Постепенно темнеет, детишки расходятся по домам. Кто–то уходит сам, за кем–то приходят родители, а я все продолжаю работать над своим футворком. Такой кайф — наконец–то отыскать хоть что–то, в чем ты по–настоящему хорош. Останавливаюсь только тогда, когда боль в ногах становится уж совсем невыносимой. Готов поспорить, завтра я с трудом смогу подняться с кровати — еще одна причина, чтобы прогулять школу.
На обратном пути к дому, решаю немного срезать через площадь у храма Чококудзи, чтобы поберечь горящие ноги. Но, видимо, подобная мысль этой ночью приходит не только в мою светлую голову. Еще издалека, я замечаю множество светящихся огней на самой площади и едва различимые силуэты людей. Решаю подобраться поближе, чтобы утолить свое любопытство.
Всю площадь перед храмом заполонили местные байкеры — босодзоку. Их мотоциклы заглушены и стоят кругом, а свет их фар направлен в центр этой своеобразной площадки. Внутри которой я, к своему удивлению, обнаруживаю двух парней. Первый — высокий крепыш в токкофуку* темно–красного цвета, избивающий второго. А второй, второго я знаю лично — это Ивао.
Мой самопровозглашенный «братан» пытается отбиваться, но выходит это у него откровенно херово. Крепыш в красном точно такой же каратист, но явно калибром покрупнее — его цуки — прямые удары, вылетают легко и непринужденно, прямиком из нейтральной стойки. Он вбивает их в блок Ивао с такой силой, будто забивает сваи. От очередного удара байкера крестообразный блок Ивао, в котором я распознаю дзюдзи укэ, разлетается и представитель босодзоку доносит свой цуки до цели. Ивао падает на колени и хватается за солнечное сплетение, пытаясь сделать вдох — это было познавательно и в какой–то мере очень приятно.
Только я собираюсь свалить подальше от этого сборища маргинальных байкеров, как на импровизированном ринге появляется новое действующее лицо — среднего роста японец, с крашенными в алый цвет волосами, подходит вплотную к коленопреклоненному Ивао. Судя по внешнему виду, новенький ненамного старше самого Ивао и явно младше того парня, который только что отметелил моего «братана». Но при этом необычная, черно–красная токкофуку в форме плаща, с изображением двух скрещенных катан на спине и кандзи «Красный Они», выдает в нем командира этой бригады. Значит, вот о какой шишке упоминал Ивао в том разговоре с «госпожой Ито» — занятно.
— И это, тебя, рекомендовал Шота? Ками тебя побери, пацан, я что впустую потратил время? Я‑то думал, раз ты просишь нашей поддержки для смены власти в старшей Тосэн, то хоть чего–то да стоишь.
— Господин Акихико, пожалуйста, дайте мне еще один шанс. — хрипит, стоящий на коленях, Ивао.
— Ты уверен?
— Да. — судорожно кивает школьник.
— Хорошо, после летних каникул Шота еще раз тебя протестирует. — крепыш, до этого избивавший Ивао, покладисто кивает на слова своего командира.
— Спасибо, спасибо, господин Акихико, Вы, не пожалеете. — Ивао полноценно кланяется, тыкаясь лбом в брусчатку храмовой площади.
— Конечно, не пожалею. В этот раз взнос поднимается до ста штук.
— Но…
— До ста пятидесяти, не испытывай мое терпение, пацан. Иначе, я привяжу тебя за ноги к байку и протащу голышом по Харадзюку.
*Тайто — один из специальных районов Токио.
*Са́тори — в медитативной практике дзэн — внутреннее персональное переживание опыта постижения истинной природы через достижение «состояния одной мысли»
*Футворк — Умение быстро перемещаться, менять направление, резать углы, выдерживать удобную дистанцию. Позволяет решать разнообразные тактические задачи, выбирать оптимальный момент для проведения результативных атакующих и контратакующих действий, и контролировать боевую зону.
*Токкофуку — форма босодзоку, прототипом которой стала военная форма камикадзе. В этой реальности второй мировой войны и предшествующих ей военных конфликтов не было. Но на Японию было нападение со стороны Атцлана, чьи корабли также топили пилоты смертники, прозванные камикадзе.
Глава 3
— Тоша, нам с тобой нужно серьезно поговорить. — по возвращению домой меня встречает мать этого тела. Она сидит за столом и нервно теребит в руках скатерть.
Из воспоминаний Тон–тона я знаю, что у него были довольно хорошие отношения с матерью, даже несмотря на то, что женщина уделяла сыну не так много времени, как тому бы хотелось. Ей было не до этого. Она впахивала на двух работах, чтобы покрывать счета и оплачивать съемную квартиру, поэтому редко бывала дома. Обычно — появлялась под самый вечер и пропадала с рассветом, а иногда и вовсе не приходила ночевать, если ей ставили ночные смены в отеле для иностранцев, где она работала хостес.
Ульяна не была плохой матерью, но она была не моей матерью — вот в чем проблема. Я не испытывал к этой молодой, светловолосой и все еще привлекательной женщине никаких теплых чувств, разве что проскакивало некое уважение за то, что она не отказалась от ребенка–хафу, и в одиночку взвалила на себя бремя его содержания и воспитания в чужой стране.
— Прости меня, Тоша. Я ведь не слепая, вижу твои побои и представляю, через что тебе приходится проходить каждый день. Еще и недавний случай, ты ведь едва не умер, а эти ублюдки — они даже не хотят искать виновных в травле. — она плачет, на смятую скатерть в ее руках капают слезы. — Я уже просто не знаю, как быть. Поблизости нет других школ, а для того, чтобы переехать в другой район, с другой школой нужны деньги, которых у нас нет. Я все это время пыталась накопить на залог и авансовый платеж, чтобы снять квартиру в другом месте. И у меня, как обычно, ни черта не вышло, прости. Я такая жалкая — плачусь собственному ребенку. — она берет себя в руки и вытирает слезы тыльными сторонами ладоней. — Решено, завтра мы пойдем в школу и заберем твои документы, а потом…,потом мы что–нибудь придумаем.
— Нет.
— Что, нет?
— Мы не будем забирать документы.
— Но почему, я же вижу, как тебе плохо там. А теперь ты еще и начал где–то пропадать постоянно, хотя раньше практически не вылезал из комнаты — это меня пугает. Я боюсь, что ты можешь связаться с плохой компанией или подсесть на наркотики.
— Хах, нет, мам, я просто завел девушку. Не беспокойся, все не так страшно, как ты думаешь.
— Антон, не нужно врать матери, я ведь на твоей стороне.
— Ха, а ты не высокого мнения о собственном сыне, да? Когда у тебя будет выходной, я, пожалуй, приглашу ее в гости.
— А ты изменился, повзрослел. С этой работой я совсем все пропустила. — она говорит это с какой–то болезненной, затаенной грустью. — Буду ждать с нетерпением.
— Спокойно ночи, мам. И, знаешь, не вешай нос. За любой черной полосой всегда следует белая. Тем более, скоро я поймаю эту гребанную зебру и перекрашу ее целиком в белый цвет. — проходя мимо нее в свою комнату, я целую эту «теплую» женщину в макушку.
