И вот стоит мой аспидушка победителем!
Трясет от негодования ведуний лесных.
Льются горькие слезы у меня — ни за что полегли деревья. Как есть ни за что. Стали они жертвами тупой злобы и ярости. И пали как воины, отправленные в бой полоумными полководцами…
Вот на этом бой и закончился.
Из-за воды, что призвали ведуньи — болотники да болотницы окончательно в силу вошли. И теперь работа была у них кропотливая, да посильная — из леса болото творить. И не простое, а Заповедное. В деле том помощь посильную им моровики оказывали, а вот аспид с бадзулами да злыднями обход совершал. Деревья павшие огню предавал, расширяя границу охранительную да насыщая почву отравленную золой питательной. Чуть кто мешать пытался — в дело злыдни вступали, и мертвяк становился энергией, коею тоже в дело пускали. А потом и вовсе случилось странное — аспид перешел мост, перетер о чем-то с лешим, и призвал Ярину. Чаща моя вторая заповедная, поначалу воспрянула, а потом от аспида шаг назад сделала, да и возникла тут же передо мной. Все верно — я ее хозяйка, мне и доверие.
— Не знаю, Ярина, — честно сказала ей. — Можешь попробовать, да только об одном помни, дальше сожженной границы тебе ходу нет.
Поклонилась чаща Заповедная, да и ринулась — на новой своей территории хозяйничать.
К тому времени вернулся уж водяной ко мне, вампиры с волкодлаками ушли пировать, благо Савран и сегодня успел обернуться со товарами, а вот я сидела, все так же напряженно за ситуацией следя.
— Получилось же, Веся! — рывком воду покидая и гарным парубком на берег присаживаясь, сказал водяной.
— Получилось, — прошептала я, глаз от изображения не отводя. — Да только, Воденька, в прошлый-то раз и у меня все получилось… А чем закончилось?
Понял меня водяной.
Ни слова не говоря, соскользнул в воду опять, да и помчался туда, где помощь его в любой момент могла понадобиться. Не покидала поста своего и я. Тревожно мне было. Тяжело на душе. Чувство такое — вот только отвернусь, так и случится беда. Вот прямо тот час же случится.
Одно хорошо — горели деревья, горели ярко, от того видеть я все могла, на посту и совы, и вороны, и орлы были. И пусть без клюки сложнее то было, но перемещалась я от одной птицы к другой, все за аспидушкой следуя, из поля зрения его не выпуская. И пусть условились — не раньше двух ночи вмешиваться, а чуяло сердце ведьминское, беда будет.
Вот только какая беда?
Аспиды — неуязвимы почти. Почти… Сунься он в сам Гиблый яр уничтожили бы, а так он уже фактически на территориях болот Заповедных был, то другое дело, и все же… Не то что-то было. Не так. И ведуньи что отступили безропотно, и нежить, что в какой-то момент атаковать вовсе перестала, а самое главное — тишина. Лес, Гиблый яр, он тишины был полон. В нем кто-то был. Кто-то не родной ему, пришлый, от того и тишина такая. И хоть взглядом птичьим, а видела я злобу. Чуяла ярость и ненависть.
И дрожала, грызя ногти, да чувствуя, как от слабости шатает уж, но с поста своего даже не сдвинулась.
Чуяла я беду. Чуяла. Всем своим ведьминским чутьем ощущала. И вот коли была бы лесной ведуньей как полагается, тут уж разум слушалась бы, а разум говорил — наша победа, топи страшные по границам, полоса выжженная ту границу еще безопаснее делает, а аспиды они ж неубиваемые. Но то разум.
А сердце от предчувствия дурного сжималось.
Вот сердце то на беду и указало.
Как среагировать успела — то не ведомо.
Да только блеснула игла в свете ветвей догорающих, я браслет обручальный сжала, да и что силы было, на себя дернула.
И последнее, что увидала — как игла та в дерево на болоте, аккурат там, где плечо аспида было назад мгновение, впивается. Да от одной лишь иглы, что и швейной в размере уступала, чернеет дерево, скукоживается, и опадают на землю даже не листья — ветви падают.
А большего увидать не смогла — навалился неподъемной тяжестью аспид на меня, я от боли вскрикнула, он скатился мигом, от тяжести своей избавляя, да и замерли мы — я на земле распластавшись, он сверху, на руках вес свой удерживая, да на меня глядя так, словно вообще увидал впервые.
— Ввведьма, — прошептал хрипло, — это что сейчас было?
Ничего не ответила.
Подалась к нему, обняла крепко, тяжело дыша и не веря, просто не веря, что успела, спасла, не зря беду чуяла. И аспид прекратив злость испытывать, повернулся как-то, что теперь я сверху него оказалась, и смотрит так… а глаза синие, в глазах небо звездное отражается. И словно сказать что-то хочет, а на меня глядит и слова вымолвить не может. Что ж и я не могла. Облегчение накатило, все силы с собой унося, и об одном единственном только думать могла — спасла! Успела! Спасла…
— Госпожа лесная, вот ни в жизнь не поверю, что объятий тебе возжелалось… Хотя что греха таить, я бы не прочь. Но коли надежды пустое сейчас, ответишь, может, что это было-то?
И тут я поняла, что да, нехорошо оно все как-то со стороны смотрится. Осторожно перебралась с аспида на землицу холодную, к его щеке ладонь приложила, да и передала видение.
Аспид резко сел. Я проворно руку убрала, и от греха подальше, отодвинулась.
Посидел Аедан, на заводь поглядел, потом на меня глазами синими… какими-то до боли родными, и спросил:
— Игла от ведуньи какой?
Ох, и вопросище ж.
Посидела, подумала, волосы поправила, растрепавшиеся, да и высказала:
— Игла железная была, аспидушка.
Говорить о том, что лесная ведунья, пусть даже и мертвая, такой бы не воспользовалась, я не стала. Добавила лишь очевидное:
— Перед нападением тревожно было мне. Да и Гиблый яр затих, да так, словно чужой кто был в нем.
Аспид огляделся — мы у заводи одни с ним были. Водяной контролировал мост. Леший — вход в лес. Домовой умчался пир для вампиров и волкодлаков организовывать, Мудрый ворон да кот Ученый с домовым ушли. Одна я тут сидела. И как-то неловко мне вдруг стало от этого.
— Хороший бой, — похвалила, осторожно подальше отодвигаясь. — Правильный, продуманный, хороший.
И еще чуть дальше отсела.
— И за недоверие ты прости меня, — повинилась искренне.
Не простил, лишь спросил мрачно:
— Браслет обручальный вернуть?
И вроде вопрос как вопрос, нет в нем ничего такого, да только…
— Себе оставь пока, — сказала, поднимаясь. — Мало ли, что дальше будет.
Странно аспид поглядел на меня. Усмехнулся странно. Да и спросил вдруг:
— А скажи, леса хозяйка, знаешь ли ты, что браслет обручальный лишь по собственному желанию снять можно?
— То мне известно, — ответила, на аспида поглядев, да не осознав в чем подвох.
Господин Аедан усмехнулся белозубо, поднялся рывком, да и ответил, по берегу в сторону лешего направляясь:
