Помолчала я, перо писчее сжимая, новый листок взяла да и написала:
«Савран, тут дело такое — Ульяна твоя да дети были отравлены, а я их спасала двумя силами — ведьмовской да силой лесной ведуньи. От того они по грани сейчас ходить могут, и то видят, что обычному человеку недоступно. В лесу моем вам вреда никто не причинит, но коли дети твои, да жена, с нечистью сдружаться, сложно вам опосля будет, Савран. Нечисть это тебе не людское общество. Тут прямо все, открыто, подлости да злобы меньше. От того как вернетесь к людям, тяжело вам будет. Привыкать тяжело.»
Помолчал Савран, подумал, на сына своего не по годам взрослого поглядел, да и спросил:
— А коли остаться захочу, хозяйка лесная?
Вздохнула я, да вздох мой он не услышал, и написала правду:
«Это Заповедный лес, Савран, в нем всех привечают, никого не держат, никого не гонят. И безопасно тут, а ты, страхом отравленный, безопасность ценишь, да только… Дети у тебя, Савран. Дети вырастут, да пару себе искать будут, таков природы закон. Думаешь, найдут? Это Заповедный лес, Савран, здесь нечисти раздолье».
— Да вижу я, — признался купец.
— Как в сказке живем! Волшебственно! Хорошо! — воскликнул вдруг мальчишка его. — А друзей у меня уж много! Не гони, хозяйка лесная.
Да как же я вас выгоню?!
«То твое решение должно быть, Савран, — написала ему. — Ты семьи глава, тебе и решение принимать. Я гнать не стану. Коли дом нужен больше — лешего пришлю, он с древесиной подмогет. Мужиков могу прислать — мастеровых, хороших, да ты их видел. Для лошадей выпас есть. Зимы в лесу моем нет. Да все же об одном прошу — о детях подумай. Хорошо подумай, Савран».
Подумал Савран, крепко подумал, да и вдруг сказал:
— Об одном должен сказать тебе, хозяюшка, счету деньгам ты не ведаешь.
Тут уж даже протестовать не стала.
— Остаемся мы! — решил Савран.
И просиял улыбкой счастливой малец его.
— Только на таких условиях — отчет писать буду, по всем закупкам, и мужикам платить сам буду, переплачиваешь ты, хозяюшка, сильно переплачиваешь. По рукам?
Рассмеялась я, хорошо смех мой не слышен был, да и написала:
«По рукам, Савран, домового с золотом пришлю».
И вручив ему список, поторопилась дальше. Дел то еще было невпроворот.
Проснулась я к полудню.
Потянулась телом всем, да и замерла.
Не одна я спала. Не одна вовсе!
Прямо рядом, совсем близехонько, на покрывале то своем, но меня одной рукой к себе прижимая, спал аспид!
И страшен же он был!
Лицо черное, матовое, чешуей мелкой, такой что и не разглядеть, покрыто. Плечи широкие. Рука, что меня поперек живота в плен захватила, могучая. И сам он… страшный, здоровенный и… к непотребствам склонность питающий! С трудом сдержалась от пощечины справедливой! С большим трудом! Да и от скандала правомочного!
Только вот…
Спал аспид. Совсем спал. Ночью то умаялся, та еще ночь была. А воевал-то как, воевал правильно. И с болотниками да болотницами это он хорошо придумал. И двух лесных ведуний виртуозно как захватил. И… и не стала я его будить. Пусть спит. Намаялся.
Повернулась на бок, разглядывая чудище-чудовищное диво-дивное.
Надо же — аспид.
Натуральный.
Черный-пречерный. Угольно-матовый. Смотришь вот так — и глазам своим не веришь. Цельный живой аспид…
Только вот чем больше смотрю на него, тем больше… напоминает кого-то. Так то глазу зацепиться не за что, матово-угольная чешуя все черты лица сглаживает, тьмой укрывает, а все равно похож он, на кого-то точно похож… но все никак не могу понять на кого.
И тут аспид глаза открыл.
На меня посмотрел недоуменно, потом на руку свою, что меня поперек живота обхватила, на деревья, снова на меня.
Руку быстро убрал, сел, лицо растер, пытаясь пробудиться, да и сказал повинно:
— Прощения прошу. Я… вроде дальше лег.
И я села, огляделась — никакого пути откуда-нибудь подальше ко мне не наблюдалось, ни листвы помятой, ни еловых иголок потревоженных… Аспид за взглядом моим проследил, понял, что попытка себя оправдать провалилась, как нерадивый путник в топь неизведанную. Отодвинулся. Подумал, и добавил:
— Видимо хмель в голову ударил.
И кому врать-то будешь, болезный? Пока рядом был никакого запаха перегара не почувствовала — не пил ты по ночи, аспидушка, и чарки в себя не опрокинул. Но я хозяйка лесная, он гость — компромисс неизбежен был.
— Да, вино хмельное, хорошее, — согласилась я, запрокинув голову и разглядывая верхушки сосен.
Помолчала и добавила:
— И бой был хорошим. Удивил ты меня, господин Аедан.
Аспид усмехнулся, на меня посмотрел искоса, сказал:
— И твое вмешательство не лишним оказалось.
Надо же! Неужто признал?
Перевела заинтересованный взгляд на аспида, а тот и вовсе глаз змеиных с меня не сводил. Затем вздохнул тяжело, и сказал:
— Как тебе образ передать, ведунья?
О, да запросто!
Я ловко из покрывала выпросталась, на колени встала, перед аспидом сидящим, ладонь к щеке его приложила, в глаза заглянула и объяснила:
— Ты жест то мой повтори, а опосля и передавай.
И вот стою я, в нетерпении вся, а аспид смотрит в глаза мои напряженно как-то, да и вопрос вдруг как задаст:
— Послушай, хозяйка лесная, а не смущает тебя, что рядом спал?
Моргнула удивленно, нахмурилась недоуменно, плечами пожала да и ответила:
— Ну спал и спал, видать устал, утомился, такой бой то был сложный. Так, а ты передавай уже образ, аспидушка, жду же.
Но от чего-то тянул аспид, и на меня все так же смотрел странно, а потом возьми да и выдай:
— И что, с каждым утомившимся вот так ночь без мук совести проводишь?
Снова моргнула.
Руку от его щеки убрала, села на землю, на аспида смотрю и гневно и недоуменно одновременно. И не удержавшись, уточнила:
— А ты о чем сейчас, аспидушка?
А тот сидит, на меня гневно глядит, опосля рукой обвел поляну, да и спросил взбешенно:
— И многие тут с тобой почивать изволили?
Вконец потрясенно воззрилась на него. Но была в его словах истина, зерно истины так точно, а потому, о своем крепко задумавшись, отмахнулась беспечным:
— Так чтобы не из животных — ты первый.
И вот тогда так на меня аспид посмотрел, что показалось вдруг, не господин Аедан на меня глядит, а другой кто-то… кто-то родной очень.
