— Тасман, — позвал негромко, заставляя поднять голову, и встретится взглядами с другом. — Однажды тебе придется все рассказать.
— Нечего рассказывать, — бросил, заматывая шарф, уставившись на светлые обои. — Уже все выложил.
Почувствовал тяжелую руку, сжавшую плечо, замирая на секунду.
— Я очень надеюсь, что у вас все будет нормально. Потому что она делает тебя лучше, — вдруг произнес Кенар, заставляя шумно вдохнуть, а сердце отчаянно забиться.
Она действительно делала только лучше, это он все вечно портил. Ему это и исправлять, чем займется обязательно. Надо лишь собрать остатки силы воли, попытаться, хотя бы немного объяснить причины своего поведения. Ведь если этого не сделать, вновь погрузится в пучину тоски и беспросветного одиночества, потому что без нее он действительно не мог больше оставаться цельным.
Из дома Канарейкиных-Леоновых до дома Раисы пришлось добираться на такси за бешеный ценник. Вечерние пробки, несмотря на поздний час, сделали свое черное дело. До спальных районов хоть на метле добирайся, оттого сидя в такси даже начал от нетерпения ерзать на старом сидении белого Ниссан, то и дело, бросая взор на циферблат своих часов, отсчитывая мысленно минуты.
— Ай, погодка совсем разгулялась, — услышал ворчание водителя, замечая первые мокрые снежинки, падающие на лобовое стекло. Вздохнул, зарываясь носом глубже в мягкий шерстяной шарф, подбирая слова в голове под раздражающий голос таксиста, рассуждающего о всякой ерунде: погода, продажные политики, плохие дороги. Темы поддерживал чисто на автомате, изредка вставляя комментарии по типу «да», «нет» или «безусловно, вы правы». А сам то и дело набирал номер Раисы, натыкаясь на автоответчик.
— Мне вас подождать? — спросил водитель, вытянув шею, вглядываясь в сумрак двора, местами освещенного фонарями. Кое-где еще гуляли люди с собаками, а какая-то веселая компания подростков раскуривала одну сигарету на пятерых, чей тлеющий кончик периодически мелькал в ночи. — Кажется, метель собирается, потом на вызов может никто не приехать.
— Нет, спасибо. Я возможно надолго, — ответил, мрачно подумав: «Потому что придется поторчать под дверью пару часов, если Рысенок вообще не вздумала уехать к родителям».
Водитель пожал плечами, поднимая окно и срываясь с места быстрее ветра, спеша скорее закончить смену да оказаться дома перед телевизором. Сам Тасманов с минуту собирался с духом, вновь прокручивая слова. Которые все же сумел собрать в кучку для начала разговора, подняв голову и замечая свет в окне кухни Раисы. Значит, дома. Уже хорошо, минус одна проблема. Время — начало десятого, потому Тасманов поспешил к подъезду, радуясь, что из него выскочила влюбленная парочка, и успел придержать дверь раньше, чем та захлопнется. Не придется звонить в домофон, вдруг правда не откроет, хотя его Рысенок не трусливая, но обиженная женщина способна на всякое. Даже самая добрая и терпеливая девушка в мире.
Вот только он ошибся. Раиса ему дверь открыла практически сразу, будто ждала, стоя по ту сторону, прислушиваясь к звукам шагов в подъезде. Тасманов с трудом перевел дух после спешной пробежки по лестнице без лифта, успев покорить себя за то, что даже цветов не купил. В синих глазах ничего не отражалось. Ни привычного огонька, ни злости, абсолютное спокойствие. Лишь немного припухли глаза, будто она много и долго плакала в эти дни. И улыбка какая-то горькая, совсем не солнечная. Сердце сжалось в нехорошем предчувствии, и Ярик осторожно выдохнул:
— Привет. Впустишь?
— Привет, — отозвалась машинально, отступая в сторону, позволяя войти. В узком небольшом коридоре горел теплый свет. Ее квартира, несмотря на меньшие размеры на порядок уютнее его собственной. Более живая что ли. Одних только семейных фотографий на стенах да безделушек в виде гирлянд приличное количество. Развернулся к непривычно молчаливой девушке, собираясь с духом, облизнув внезапно пересохшие губы. Разуваться не стал пока, шагнув ближе к ней, беря за руки, чувствуя холод длинных пальцев, сжимая их в руках.
— Слушай, я знаю, что был тем еще уродом. Мне не следовало орать на тебя, нужно было выслушать и все тебе объяснить тогда насчет моей матери. Понимаешь, мы не общаемся. Это очень долгая, малоприятная и никому история, о которой я бы хотел забыть… — он все говорил, а она продолжала стоять безмолвной статуей, просто смотря на него. Прервался на мгновение, запнувшись на полуслове, внимательно заглядывая в красивое лицо, чуть сжимая в своих ладонях ее соединенные руки.
— Рысенок? — позвал тихо, сглотнув от надвигающего страха. Неужели не простит? Быть не может, его Рая не такая. Она просто не умеет долго злиться, совсем не для нее хранить в сердце много
— Ты любишь меня?
Вопрос заданный тихим голосом заставил вздрогнуть. Запретное слово, повисшее между ними точно дамоклов меч, грозящийся вот-вот обрушиться на головы. Тасманов непонимающе отступил, отпуская ее руки, выпуская из плена собственных пальцев.
— О чем ты? — спросил, пытаясь дышать ровнее, рассмеявшись нервно. — Это сейчас так важно?
— Просто скажи: любишь или нет? — поставила вопрос ребром, взглянув на него решительно. Обхватила себя руками, став мгновенно дико беззащитной, вот только коснуться себя не дала, отступая в сторону, стоило ему протянуть руку. — Скажи мне, Яр. Ты меня любишь?
Сглотнул подступивший ком, ощущая, как сжимается горло от любых попыток выдавить из себя чертово слово. Дурацкая фраза, придуманная кем-то когда-то, воспетая поэтами, вдохновляющая художников на шедевры мирового искусства, музыкантов на песни, тысячи и тысячи люди на не свойственные им поступки. И именно ее он произнести не мог.
— Рая…
— Скажи! — истерично выкрикнула, впервые сорвавшись. Тасманов распахнул глаза, ошарашенный ее реакцией. А еще больше болью и отчаянием в голосе, в каждом произнесенном слове. Пока катились, пока срывалась на нем, пытаясь выплеснуть все, что накопилось в душе. — Скажи мне, Ярослав. Скажи, что любишь меня. Мы забудем прошлое, оставим его. Я прощу все. Эту чертову женщину, твои измены, переменчивое настроение. Я смогу, просто дай мне хоть раз что-то, ради чего можно было бы продолжать бороться!
Смотрел на нее, но молчал, не силах ответить. Раиса утерла тыльной стороной ладони бесконечный поток заливающих лицо слез, всхлипнув отчаянно, обессилено произнеся:
— Пожалуйста… прошу тебя. Просто скажи их.
И с трудом собравшись, едва смог ответить, ощущая заполняющую черноту в душе.
— Я не могу.
Она вздрогнула, словно резко стало холодно, несмотря на жар батарей, прогревающий кирпичный дом до состояния адского пекла, хрипло шепча самые страшные слова:
— Тогда уходи. Убирайся из моей жизни, Ярослав. Навсегда. Считай, что мое сердце остановилось, потому что ты доказал мне, что не способен любить и здесь я совершенно бессильна.
Если у Ярослава Тасманова еще что-то было, то сегодня он потерял последнее, что имело для него какой-то смысл. У светловолосого принца, чье сердце замерзло, казалось, безвозвратно, ничего не осталось. Иногда любовь проигрывает, какой бы сильной она не была. А после остается лишь холодная пустота, навсегда заменяющее тебе сердце.
