Карен увеличивает изображение, начинает слева направо просматривать имена и отмечает, что фамилия Хусс всплывает лишь в середине XIX века. До тех пор явно преобладают скандинавские предки со своими патронимами, ячейка за ячейкой Андерссоны, Нильссоны да Карлссоны, которые зарабатывали на пропитание, арендуя землю, занимаясь рыболовством, а порой работая на таможне. Но в 1867 году невесть откуда появляется некий Герхард Хусс и женится на Хильде Андерсдоттер, отмечает она и скользит взглядом дальше, к их сыну Альбину Хуссу, владельцу угольных копей.
Как и говорил Бюле, сыновей у старика Хусса и его жены не было, только две дочери. Обе вышли замуж и не дали роду угаснуть, хотя имя Хусс исчезло. С растущим безразличием Карен прослеживает древо дальше и выясняет, что Фредрик Стууб был кузеном отца Уильяма Трюсте. Оба — отпрыски семейства, некогда одного из самых богатых в Доггерланде. Правда, Фредрик оставил после себя больше 70 000 марок, дом и несколько гектаров старых угольных разработок, которые, собственно, не имеют ценности в этом вымирающем краю.
Вопрос в том, имеют ли эти родственные связи вообще какое-то значение для расследования, думает Карен. Уильям, конечно, связан с обеими жертвами, но в любом случае не унаследует ни гроша. И у него алиби, по крайней мере на момент убийства Фредрика, напоминает она себе.
Зато, поочередно убив сперва Фредрика, а затем его внука, экономически безусловно бы выиграла жена Габриеля, Катя. Бракоразводный процесс еще не закончился, и теперь она получит и тот дом, где жила вместе с Габриелем, и унаследует все, что досталось ему от деда. Но не очень-то верится, чтобы мать двоих детей сама решилась на два убийства или наняла киллера ради 70 000 марок и двух домов на Ноорё.
Карен закрывает этот документ, кликает следующий. В нескольких папках Фредрик собрал множество материалов и разрозненных фактов о мегалитических сооружениях, каменных курганах и дольменах по всему миру вкупе с фотографиями и различными теориями об их назначении и датировке. В одной из папок есть даже карта северо-восточных районов Ноорё с дорогами, помеченными красным. Последний документ — pdf под названием “Экологическое исследование земель. Расширение гудхеймской гостиницы и строительство конференц-центра”.
Со вздохом она начинает просматривать отчет, отмечая формулировки типа “эксплуатируемая территория”, “описание культурно-исторических последствий”, “перенос дороги в восточном направлении”, “значительные затраты”, “детальный план” и “малое воздействие”. Надо попросить еще кого-нибудь прочитать, думает она и откидывается на спинку стула. Насколько она понимает, вывод таков: проект можно одобрить при условии, что изначальные планы строительства дороги будут изменены. Затраты возрастут, но реализовать проект все же возможно, иначе говоря.
Если Фредрик Стууб рассчитывал использовать против гротовских планов именно этот документ, то совершенно зря, думает она и трет затылок. Легкая головная боль напоминает о себе.
Она продолжает просматривать документ за документом, раскручивает поисковую историю в компьютере Фредрика Стууба. А когда добирается до папки, обозначенной “Работа”, вздрагивает от неожиданности. Перед нею документ, озаглавленный “Прием на работу после выхода на пенсию по старости” и представляющий собой договор между Университетом Равенбю и доцентом на пенсии Фредриком Стуубом.
Карен переходит на сайт университета и тянется за телефоном.
44
— Да, это Дженни, я на беговой дорожке!
Голос радостно запыхавшийся, будто ректор Равенбюского университета снимает удачный инстаграмовский ролик и охотно сообщает об этом звонящему.
Как только Карен представляется и излагает свое дело, нетерпеливость в голосе Дженни Олдер идет на убыль.
— Да, конечно, я знаю, кто такой Фредрик Стууб, — говорит она, все еще учащенно дыша. — Хотя, честно говоря, только по имени. Он не работает у нас уже много лет. Можно спросить, в чем дело? Я не могу просто так делиться информацией.
Карен как можно короче сообщает, что Стууба нашли мертвым поблизости от его дома и что ее задача “собрать все сведения”. “Дело чисто рутинное”.
— О, в самом деле печальное известие, — безразлично роняет Дженни Олдер. — Но я пришла сюда на работу, как раз когда он вышел на пенсию, потому и знала его в первую очередь по имени, как я уже сказала. Отчего он умер? Я понимаю, вы не можете этого сказать, но ведь он был весьма стар.
Значит, СМИ не называли имен ни Фредрика, ни Габриеля, хотя ни для кого на Ноорё не секрет, какие имена подразумеваются в их анонсах. А вот Дженни Олдер, видимо, никак не связывала новость о двойном убийстве с Фредриком Стуубом. Карен не видит причин просвещать ее по этому поводу.
— Я не отниму у вас много времени, — говорит она. — Собственно, я хотела поговорить с кем-нибудь, кто может коротко рассказать, над чем работал Фредрик Стууб.
На другом конце линии короткая заминка. Но в итоге Дженни Олдер решает, что такая информация, пожалуй, не подпадает под гриф секретности.
— Он преподавал биохимию и занимался соответствующей научной работой. Во всяком случае, преподавал он до две тысячи двенадцатого, когда ушел на пенсию. После этого мы заключили договор, согласно которому он в течение еще пяти лет имел доступ к нашим лабораториям и оборудованию, чтобы иметь возможность завершить свои исследования. Это я помню, поскольку Фредрик Стууб заключал такой договор одним из последних. Сейчас у нас другая политика по отношению к бывшим сотрудникам.
— Какая же?
Дженни Олдер отвечает не сразу:
— В сущности, речь идет о приоритетах. Мы довольно долго обсуждали плюсы и минусы от работы пенсионеров. С одной стороны, передача знаний, с другой — новая ориентация деятельности и ресурсов. В итоге было решено более не позволять пенсионерам продолжать работу.
— А какими исследованиями занимался Фредрик Стууб?
— Он работал с микотоксинами. Ну, то есть с разного рода грибковыми ядами. В частности, СМИ нередко приглашали его как эксперта. Например, когда несколько лет назад поднялась шумиха по поводу афлатоксина в рисе.
Карен вспоминаются строки из анонсов вечерних газет, кричавшие, что рис, который ты спокойно ел всю жизнь, теперь опасен для жизни.
— Но он проработал не весь срок, а только до конца две тысячи пятнадцатого, если память мне не изменяет, — продолжает Дженни Олдер. — Как я поняла, он отошел от дел и, надо надеяться, нашел себе другое занятие. Многие не желают уходить на пенсию, но со временем обычно смиряются. Думаю, такие проблемы есть во всех профессиях.
Она произносит эту фразу с доверительным смешком, подразумевающим согласие собеседника. И Карен реагирует совершенно инстинктивно. Этаким учтивым снисходительным сожалением. А поскольку она не делает поползновений поддакнуть, Дженни Олдер продолжает уже другим тоном, намекающим, что, с ее точки зрения, разговор окончен:
— Последние годы мы, как я уже говорила, не видели его и не слышали, однако я, разумеется, немедля проинформирую всех на факультете. Вы не знаете, когда состоятся похороны? Хорошо бы сообщить нам по мейлу. Вполне вероятно, кто-нибудь захочет присутствовать.
