Хотя она по пути еще дважды говорила с Лео и хотя он оба раза уверял, что все спокойно — Бу Рамнес не появлялся, — Карен на миг жалеет, что, несмотря на уговоры Карла, не взяла его с собой.
— Звони, если что, — сказал он. — Обещай, что обязательно позвонишь в любом случае.
Уже намереваясь подъехать по крутой дорожке к дому, она замечает тень на лестнице у входной двери. Там кто-то стоит, неподвижно, чтобы его не увидели. Она чувствует, как учащается пульс, накачивая адреналин в каждую мышцу.
Делает глубокий вдох, врубает полный свет и жмет на газ.
51
Ингрид Бьёркен не оборачивается.
— Ты всерьез говорил? — Она с грохотом ставит сковородку в мойку.
Карл стоит в дверях между передней и кухней. Вместо того чтобы сразу подойти и обнять жену, он инстинктивно остановился и принялся разматывать шарф. Взгляд на по-прежнему обращенную к нему спину Ингрид почему-то включил сигнал опасности. Возможно, всего-навсего потому, что она даже не обернулась, хотя наверняка слышала, как он стряхивает снег на крыльце, а потом, когда он открыл дверь, ощутила дуновение. Взгляд на застывшую спину жены — и он, словно бродяга, останавливается на пороге теплой кухни. Нет, спокойного, уютного вечера в семейном кругу, на который Карл Бьёркен рассчитывал, ему не видать.
Он так и стоит с шарфом в руке, подыскивает нужные слова. Секунду подумывает сказать что-нибудь вроде “привет, дорогая, я тоже ужасно рад тебя видеть”, но понимает, что жена только пуще разозлится.
— Ты о чем? — спрашивает он усталым голосом, в попытке примерить роль мученика. — Я только что вошел после чертовски муторного…
Он осекается, уловив в своем голосе нехватку убедительности. Перехватывает взгляд Ингрид — вокруг тяжелых берцев растекается лужица талой воды. Карен высадила его возле круговой развязки, но за короткую дорогу до дома шапка и плечи успели покрыться белым слоем, и в рифленую подошву берцев тоже набился снег.
— Ты всерьез говорил? — повторяет Ингрид. — Действительно так и думал? Что будешь дома с мальчиками, пока мы не получим места в детском саду. Что я смогу пойти работать. Для меня важно это знать, пойми.
Он не спрашивает, почему важно. Они и раньше говорили об этом, и он помнит почти каждое слово.
* * *
— На сей раз мы поделим обязанности, обещай.
Вот что сказала Ингрид, когда узнала, что опять беременна, всего через год-другой после того, как родились близнецы Арне и Фруде. Они не собирались заводить еще детей, не сейчас, ведь и так уже есть двое. Не сейчас, когда они наконец нашли дневную няню и Ингрид может вернуться к работе. В самом деле, на третьего ребенка они никак не рассчитывали.
Но теперь уж ничего не поделаешь, новая жизнь заявила о себе. И он обещал, что на этот раз они полностью воспользуются новым законодательством. Первые десять месяцев Ингрид останется дома, затем ее сменит Карл, пока дневная няня не сможет заботиться обо всех троих детях. Все будет тип-топ, разумеется, они поделят ответственность.
И он действительно говорил всерьез. Действительно собирался сидеть дома с детьми, отдохнуть полгодика от нервотрепки на работе. Да-да, в самом деле думал, что здорово будет немножко отдохнуть, хотя вслух никогда так не говорил.
А потом отдел попал в кризисное положение. Сперва Карен надолго оказалась на больничном, а Эвальд Йоханнисен, у которого возникли неприятности с сердцем, работал вполсилы. Карл был нужен на работе. Может, он все-таки немножко отодвинет отпуск, лишь на несколько недель, пока обстановка не нормализуется? Однако, когда его родительский отпуск наконец стал реальностью, начало октября обернулось началом декабря. А на днях позвонил Смеед. Карл действительно позарез нужен сейчас на службе, не может ли он?..
Всего-то месяц он пробыл дома с ребятами. Точнее, три недели.
— На Рождество, — сказала Ингрид. — И ты почти все время проболел, так что мне пришлось заботиться и о мальчиках, и о тебе.
— Там безвыходное положение, ну что я могу поделать? И фактически на твою долю остается всего пара месяцев. В худшем случае.
О чем она, собственно, спорит? — подумал он тогда. Дневная няня выйдет на работу после Пасхи. Словом, Ингрид осталось сидеть дома всего три с половиной месяца.
— Получается на полгода с лишним дольше, чем мы договаривались. Я должна была выйти на работу в октябре. Ты забыл?
* * *
Сейчас он возвращается в переднюю, наклоняется, расшнуровывает и снимает берцы, раздраженно хватает плечики, роняет на пол, поднимает, вешает на них куртку. Какого черта он спешил домой? С тем же успехом мог бы остаться на Ноорё. Сидел бы в гостиничном баре, спокойно пил виски, а не приезжал домой, чтобы его отругали за то, в чем он не виноват. Закон много чего сулит, но только на бумаге. Если бы он в такой вот кризисной ситуации отказал Смееду, то определенно лишил бы себя перспективы на повышение.
С глубоким вздохом он возвращается на кухню. И тотчас чертыхается, наступив в лужу растаявшего снега, про которую успел забыть. Носок мгновенно впитывает ледяную воду.
— Вот зараза, — говорит он, хватаясь за косяк и подняв мокрую ногу, и — замечает улыбку Ингрид, которая не успевает отвернуться.
— Прекрасно, что ты хотя бы убираешь за собой, — говорит она, и он, кажется, чует намек на сдерживаемый смех.
Сам не понимая почему, Карл становится в лужу обеими ногами. Топает по ней, а Ингрид наблюдает за ним с недоверчивым видом. Со смесью раздражения, усталости и желания, чтобы она выпустила на свободу эту промелькнувшую улыбку, он топчется в луже. И в тот миг, когда бросает взгляд на жену, чтобы увидеть ее реакцию, оскальзывается и падает, успев упереться рукой в линолеум. Растерянно садится на порог и замечает, что явно не сумел вытереть лужу как следует, остаток воды впитывают джинсы.
— Н-да, — вздыхает он. — Я тогда правда говорил всерьез. Так и будет. Это же просто… временная загвоздка.
Он тотчас сожалеет о своих словах. Видит, что жена намерена подчеркнуть очевидное: “загвоздка”-де, может, и полезна для его карьеры, но вряд ли для ее. Она открывает рот, обдумывая следующую реплику и глядя на своего высоченного — метр девяносто шесть! — мужа, сидящего на полу в мокрых носках.
— Допрыгался, — сухо бросает она.
И наконец-то. Улыбка, которую она больше не в силах сдержать, улыбка, от которой заурядное лицо становится самым красивым на свете.
— Больно?
Карл кивает.
— Ладно.
Он протягивает руки, тянется к ней в безмолвной просьбе о прощении, о помощи встать и чувствует тепло ее рук, когда она старается поднять его. Со стоном встает на ноги и обнимает жену, запротестовать она не успевает.
— Черт, я становлюсь неповоротлив, — говорит он, уткнувшись губами в ее волосы. — Мальчики спят?
