Потом вывод: надо снять с него куртку.
Она заставляет себя еще раз взглянуть на труп Трюсте, видит кровь, по-прежнему текущую из глаза, и красный снег, и вдруг осознает: снег красный. А ведь должно быть темно, она вообще не должна различать краски. Быстро оборачивается и жмурится от света: автомобиль, припаркованный всего в двадцати метрах. Облегчение настолько велико, что она пошатывается.
Он не запер машину, ключ торчит в зажигании. Порывистыми движениями она захлопывает за собой дверцу, хочет запустить двигатель, но вынуждена отказаться от этой мысли. Руки не слушаются, трясутся, и, хотя в салоне сравнительно тепло, она чувствует, как все тело начинает отказывать. Она так дрожит, что голова бьется о подголовник. Карен Эйкен Хорнби беспомощно констатирует, что собственное тело больше ей не подчиняется. Силы кончились, все ресурсы исчерпаны.
До чего же я устала, думает она, страшно устала, надо отдохнуть. Не спать, только ненадолго закрыть глаза.
* * *
Находит ее Улаф Вреде. Точнее сказать, его девятилетняя овчарка. А еще точнее, овчарка находит труп Уильяма Трюсте, по запаху теплой крови. Несколько секунд — и Корнелис Лоотс обнаруживает, что машина Трюсте, припаркованная метрах в двадцати, не пуста. Когда подходят Карл Бьёркен и Турстейн Бюле, Лоотс уже закутал Карен в свою куртку и пытается привести ее в чувство.
— Она тут! Пульс есть, но слабый и учащенный! — кричит он.
Общими усилиями они укладывают Карен на заднее сиденье, головой на колени Карла, Корнелис Лоотс садится за руль и дает задний ход.
Турстейн Бюле следит, как габаритные огни машины Уильяма Трюсте исчезают из виду, а свет подъезжающих полицейских автомобилей освещает снег между стройными соснами. Потом отворачивается, смотрит на овчарку, которая сидит чуть поодаль — хозяин крепко держит ее за ошейник — и шумно пыхтит. Ни на секунду не отводя глаз от тела в снегу.
* * *
Они не теряют времени, не пересаживаются в другой автомобиль, так и едут на фирменной машине Трюсте, с логотипом Гротов на обеих передних дверцах. Руки у Карен холодные как лед, но она в сознании, отмечает Карл, когда несколько минут спустя они выезжают на магистраль.
— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает он, когда она открывает глаза. — Тебе больно?
Взгляд блуждает в темноте салона, она вдруг пытается сесть. От неожиданности Карл не успевает перехватить ее руки, когда они начинают беспорядочно отбиваться, отпрядывает, получив по лицу.
— Мне надо выйти, — хрипит Карен. — Я задыхаюсь.
Ее грудь судорожно поднимается и опускается, Карл слышит неровное тяжелое дыхание, видит пальцы, которые цепляются за дверцу, ищут ручку.
— Жми! — кричит он Корнелису.
Потом давит на кнопку, опускает стекло, чувствует, как внутрь вливается студеный воздух. Видит, как паника мало-помалу утихает. И осторожно обнимает Карен за плечи.
85
Лео Фриис просыпается, свет ночника слепит глаза. Дыхание на другой половине кровати спокойное и ровное, но одеяло сбилось в изножье, а лоб под длинной темной челкой, кажется, взмок от пота. Он бросает взгляд на часы радиоприемника. Четверть восьмого. Через час можно будет погасить лампу. Если она тогда проснется, будет не совсем темно.
Сейчас уже получше, думает он. Достаточно ночника, можно обойтись без верхнего света, и окно можно лишь чуточку приоткрыть, не выстуживать комнату так, как бывало каждую ночь, когда ее только-только привезли домой. И несколько следующих недель.
Карен тогда вообще не могла заснуть без изрядной порции спиртного. Засыпала лишь на рассвете, на диване, при полной иллюминации. Те недели были хуже всего. Потом стало лучше. Ей хватало храбрости подняться в спальню, если горел верхний свет, а все двери и окно были открыты. Хватало храбрости закрыть глаза и уснуть, пока он или Сигрид лежали рядом и оберегали ее от темноты. Ведь каждую ночь она просыпалась в холодном поту, с паникой в глазах, и они осторожно разговорами возвращали ее в реальность. Сейчас уже лучше, думает Лео и тихонько отводит влажную челку со лба Карен. Только ночник и я да приоткрытое окно. А она спит.
И что-то случилось с ним самим. Он больше не поглядывает на ближайший выход, не проверяет все время, насколько мало помещение, где он находится, насколько близко подступают стены. Уже не реагирует — ну, по крайней мере, не впадает в панику, — когда слышит за спиной звук закрывающейся двери. На прошлой неделе вообще не думал о тесноте возле барной стойки в “Репетиции”, а в туалете, где не оказалось свободных писсуаров, зашел в кабинку. Ладно, дверь он не запер, но тем не менее.
Лео Фриис точно знает, почему память о каморке под лестницей вдруг перестала терзать его. Не потому, что с тех пор, как его отчим последний раз запер его там, минуло почти тридцать лет. Не потому, что два дня спустя мерзавец свалился с лестницы и сломал себе шею. Не потому, что Лео, едва дыша, стоял тогда на верхней площадке и думал, что все наконец-то кончилось. Он ошибался. Память об издевательствах пережила падение. Страх перед запертыми помещениями держал его железной хваткой. А потом внезапно, без предупреждения, отступил и исчез за кулисами.
Он осознал это в тот миг, когда без малого шесть недель назад вошел в больничную палату в Равенбю. Карл Бьёркен позвонил и быстро рассказал о случившемся. И о том, что Карен отвезли в равенбюскую больницу.
“Тяжелых повреждений нет, но ей плохо, — сказал Карл. — Вы как, можете приехать?”
Они сразу же сели в машину. Он и Сигрид. Ехали молча, с превышением скорости. Одолев семь лестничных маршей и запыхавшись, Лео следом за Сигрид, которая поднялась на лифте, открыл дверь и у окна увидел Карен. Голубая больничная рубашка на спине мокрая от пота, палата переполнена паникой.
Она боится сильнее, чем я, подумал он тогда.
* * *
Еще один взгляд на часы: почти половина восьмого, засыпать бесполезно. Но и вставать вроде рано, думает он, переводит взгляд на лицо на подушке рядом. Видит, как веки чуть трепещут, слышит легкие похрапывания, видит голые ноги, высунувшиеся из клетчатых пижамных брюк. Там остались шрамы, бледной полоской тянутся от стопы вверх, розовым червяком обвивают левое колено. Старые шрамы, новых операций не потребовалось. Ей повезло, повреждения поверхностные, сказал врач.
Не все, подумал Лео. Тогда в больнице, с трудом переводя дух, он перехватил панический взгляд Карен и сам совершенно успокоился.
Но они пройдут, думает он сейчас.
Скоро она проснется, и все будет как обычно. Она будет ворчать, что никто не очистил кофеварку от накипи, досадовать, что полотенца не становятся чище, когда валяются на полу в ванной, со вздохом сетовать, что Сигрид слишком подолгу сидит, уткнувшись в мобильник, вместо того чтобы заниматься.
Но даже не заикнется о том, что им пора сваливать.
86
Бу Рамнес раздраженно встает с дивана.
