– А если желание есть? Мой мир ты повидала, даже стала
его частицей. Теперь я хочу заглянуть в твой. Мы можем сохранить оба, если не
разучимся друг друга понимать.
– Мой мир безжалостный, – печально молвила она. – Чуть
зазеваешься – и он тебя жестоко проучит. Там нет ничего святого. Не хочу
навлекать на тебя страдания!
Но тут она оказалась бессильна. Уже на следующий день вся
эта история стала достоянием прессы и телевидения. В газетах расписывали на
первых полосах, как Таня Томас отправилась две недели назад на ранчо, как
связалась с местным ковбоем и спустя всего неделю купила ему ранчо. Приводилась
даже стоимость покупки – только с миллионным преувеличением.
Далее следовали истории всех ее мужей с бесстыдными
передергиваниями и наглыми домыслами. Заголовки были не лучше: «Мимолетный
романчик или муженек номер четыре? Скажи честно, Таня». Журналисты прикидывали
его годовой заработок, расписывали ее доходы и высмеивали, как только могли.
Даже то, что она исполнила на родео американский гимн,
ставилось ей в вину. Тут же публиковались фотографии свалки у ее автобуса и
рассказывалось, как его пырнул ножом другой ковбой, – драка, разумеется,
объяснялась соперничеством за ее благосклонность. Таня якобы сама едва не
погибла, желая разнять своих повздоривших кавалеров.
Читая все это в своей комнате на ранчо, она боролась с
тошнотой. Главная беда заключалась в том, что в этих бреднях имелась, как
всегда, доля правды, вызывавшая доверие. Что подумает о ней Гордон, когда все
это прочтет?
– Не читай эту гадость! – воскликнула Зоя, негодуя на
бессовестных писак, и тут же не удержалась от вопроса: – Ты действительно
купила ему ранчо? Наверное, это вранье, я так, на всякий случай.
– Не ему, а себе. Он будет мне помогать. Мне хватит ума
не втаскивать его в свою жизнь. Ему и здесь хорошо. Лучше я буду его навещать.
– Одобряю, – сказала Зоя. – Не обижайся, что я
спросила. Очень тебе сочувствую, Тан.
– Принимаю твои соболезнования, – простонала Таня. –
Раньше я гадала, кто проболтался, а теперь понимаю, что источником может стать
кто угодно: полицейские, журналисты, медсестры, водители «скорой», парикмахеры,
туристы, торговцы недвижимостью, иногда даже друзья. Это безнадежно. Ручейки
стекаются в реку, и я получаю удар кинжалом в самое сердце.
Больше всего ее тревожила реакция Гордона. Она подозревала,
что он не находит себе места. Не мудрено: все хорошее эти ищейки втаптывали в
грязь. Она провела с ним ночь, кормила, ушла, когда уже рассвело. Их связь
перестала быть тайной. Вернувшись к себе, она прочла мерзкие статьи в
газетенках, Подруги пытались спрятать от нее газеты, но в этом уже не было
смысла: рано или поздно она все равно узнала бы о скандале. Лучше сразу
взглянуть правде в лицо.
– Не верю ни единому их мерзкому слову! – возмущалась
Мэри Стюарт, встретившись с Хартли.
Ему тоже иногда приходилось испытывать нечто подобное, хотя
не до такой степени. Его успех нельзя сравнивать с Таниным. Писатели, за
исключением немногих счастливых избранников, не относятся к излюбленной дичи
журналистов. Зато Таню они травят с подлинно охотничьим азартом. Это любовь,
сделавшая роковой шаг и превратившаяся в ненависть. Утром, отправившись к
Гордону, она прихватила с собой проклятый листок. Подруги поехали на последнюю
прогулку. Спутником Зои стал Джон Кронер. Таня тоже с удовольствием прокатилась
бы напоследок верхом, но для нее важнее было побыть с Гордоном и побеседовать с
ним о газетном визге.
Стоило ей войти к нему, как она поняла, что он уже в курсе
дела. В его глазах она увидела смущение пополам с обидой. Неужели между ними
все кончено? Она долго смотрела на него, не в силах вымолвить ни слова. Он
сидел на диване перед включенным телевизором и прихлебывал кофе. В новостях
показали его фотографию и рассказали об истории с сумасшедшим, но она этого не
знала. Он был поражен, что у людей хватает совести так беспардонно искажать
правду. Глядя на нее, он гадал, что испытывает она. – Как рука? – поинтересовалась
Таня. Он пошевелил рукой, демонстрируя улучшение. Впрочем, сейчас ее волновала
не его раненая рука, а отношение к ней после всего, что о них успели наговорить
и понаписать.
– Ты переплатила за ранчо, – заявил он деловито. Дав ей
сесть. Он читал мерзкую статейку.
– Ну как, нравится фигурировать в заголовках новостей?
– осведомилась она, ловя его взгляд.
Он не торопился ее обнимать и признаваться в любви –
требовалось время переварить случившееся.
– Если уж фигурировать, то за дело. Скажем, за убийство
репортера. Я бы сделал это особо зверским способом.
– Привыкай! – посоветовала она.
С ней так поступают далеко не в первый раз, хотя она
отдавала писакам должное: на сей раз они превзошли себя, выпачкав их обоих
грязью с головы до ног. Его они изобразили жалким ничтожеством, ее – дурой и
дешевой шлюхой. Что ж, это для них типично. Человеческая жизнь как объект для
издевательств и поношений.
– Они только этим и занимаются, Гордон. Так у них
заведено: втоптать в грязь все, что бы ты ни совершил, и тебя заодно. Человек
превращается в дешевого болвана, все его поступки представляются в ложном
свете, все высказывания перевираются. Я же говорю: ничего святого! Ты мог бы
это выносить?
– Нет, – ответил он, не задумываясь и не избегая ее
взгляда. У нее перестало биться сердце. – И не хочу, чтобы это выносила ты.
Если они так тебя донимают, тебе лучше остаться здесь.
– Они и здесь не оставят нас в покое. Кто, по-твоему,
продал нас щелкоперам? Да все вместе: торговец недвижимостью, медсестры,
санитары, полицейские, церемониймейстер с родео. Всем хочется погреться в лучах
славы, вот они и торгуют мной оптом и в розницу.
– Тогда пускай выплачивают мне твердый процент. Ты
принадлежишь мне.
Она заметила в его глазах озорной блеск, но ее настроение от
этого не улучшилось.
– Пусть так, но ты обязан воспринимать положение во
всей его красе: что бы я ни сделала, к чему бы ни прикоснулась, конец всегда
один – вот такой. Если я рожу ребенка, они завопят, что я прибегла к услугам
подставной роженицы, потому что сама для этого слишком стара, или кого-нибудь
соблазнила. Если мы наймем служанку, они разорутся, что ты с ней спишь, пока я
пропадаю в Лос-Анджелесе; если я куплю тебе подарок, они напишут, сколько он
стоит, еще до того как я его тебе преподнесу, а тебя представят альфонсом –
нечего было принимать подарок! Они будут лупить нас ниже пояса чем попало.
Если у нас будут дети, они станут терзать и их. Не важно,
где я живу – здесь, там, хоть в Венесуэле, – моя жизнь не изменится. Лучше тебе
понять это прямо сейчас, иначе потом ты меня возненавидишь. Даже если сейчас
тебе кажется, что ты способен это вынести, заруби себе на носу: стоит тебе
воспользоваться услугами стоматолога, химчистки или проститутки – ну, этим-то
ты не сможешь злоупотреблять, я тебя мигом придушу...
