Мэри Стюарт знала, что главным в жизни Тани стали трое детей
Голдмэна от прошлого брака. Ко дню свадьбы мальчикам исполнилось девять и
четырнадцать лет, девочке – одиннадцать. Таня души в них не чаяла. Сыновья были
от нее без ума, дочка и подавно отказывалась верить, что женой ее папы стала
сама Таня Томас, Она без устали хвасталась своим везением перед подружками и
даже пыталась подражать Тане внешностью и одеждой. Правда, одиннадцатилетнему
ребенку это плохо удавалось, и Тане пришлось водить падчерицу по магазинам и
одевать, чтобы успокоить. Она отлично ладила с детьми мужа, но твердила, что
хочет родить сама. К моменту замужества с Тони ей стукнул сорок один год, и ее
мучили сомнения. Тони не слишком желал еще детей, она и не настаивала больше, В
ее жизни и без того хватало забот.
За первые два года их брака она провела один за другим два
концертных тура, но не давали покоя журналы, с которыми Таня затеяла два
судебных разбирательства. В такой обстановке трудно сохранить рассудок, но она
продолжала дарить любовь детям Тони. Муж даже признавался, что в ее лице они
получили лучшую мать, чем его первая жена. Впрочем, Мэри Стюарт насторожило
одно обстоятельство. При всей расположенности к ней Тони Таня занимается своими
делами одна. Самостоятельно нанимает менеджеров и адвокатов, устраивает
концертные туры, сама разбирается с угрозами покушения, сама переживает все
тревоги и невзгоды. Тони тем временем занимался своим бизнесом и играл с
приятелями в гольф в Палм-Спрингсе.
Жизнь Тани его волновала меньше, чем надеялась Мэри Стюарт.
Ей лучше других известно, как нелегко живется подруге, как ей бывает одиноко,
как напряженно она трудится и как жестоки порой требования неистовых
поклонников, какую боль причиняют предательства. Как ни странно, Таня редко
жаловалась на жизнь, чем вызывала у Мэри Стюарт еще большее восхищение. Правда,
миссис Уолкер раздражала самоуверенность Тони перед телекамерой, когда они
шествуют за очередным «Оскаром» или «Грэмми». Казалось, в радостные моменты он
тут как тут, а в трудные до него не докричишься. Об этом Мэри Стюарт вспомнила
и сейчас, когда Таня упомянула жену инструктора, вздумавшую угрожать ей судом.
– Тони тоже не в восторге, – тихо проговорила Таня.
Мэри Стюарт встревожил ее тон. В нем угадывались тревога и одиночество. Слишком
долго ей приходилось вести одни и те же бои, а бесконечная война изматывает
силы. – Всякий раз, когда газеты или журналы клевещут, будто я завела
любовника, он начинает нервничать, говорит, что я компрометирую его перед
друзьями. Что ж, его можно понять.
Она обреченно вздохнула. Здесь подруга совершенно бессильна:
унять клеветников нет никакой возможности. Пресса обожала ее травить. Продажные
репортеришки отказывались верить, что Таня – обычная женщина, предпочитающая шампанскому
заурядный «Доктор Пеппер», – ведь такая информация не способствует повышению
тиража их желтых листков.
Таня долгие годы оставалась блондинкой с роскошными
волосами, огромными синими глазами, потрясающей фигурой и с помощью косметики
сохраняла облик юной грешницы. В настоящий момент она представлялась
тридцатишестилетней, ей удалось зарыть где-то восемь лет, но Мэри Стюарт, ее
ровесница, не винила подругу – такова жизнь на виду.
– Мне самой не слишком нравится, когда про меня
болтают, будто я меняю любовников. Да и те, кого мне сулят в ухажеры, такие
чудные, что я махнула бы на все это рукой, если бы не Тони. И дети. – Клевета
ставила в трудное положение всех, но борьба за свою репутацию заведомо обречена
на поражение. – Такое впечатление, что компьютерный перечень возможных
кавалеров давно исчерпан, вот они и называют кого попало.
Таня положила ноги на кофейный столик и прикрыла глаза,
представляя себе Мэри Стюарт. Подруги не болтали уже несколько месяцев. Из их
компании они сохранили самые тесные связи. Мэри Стюарт много лет назад потеряла
след Зои, да и Таня почти тоже, Она и Зоя перезванивались раз в год, а то и в
два, посылали друг другу рождественские открытки. Таня знала, что Зоя работает
врачом-терапевтом в Сан-Франциско. Так и не вышла замуж, не родила детей. Она
целиком ушла в работу и даже в свободное время вела прием в бесплатной клинике
для неимущих пациентов. Именно такая жизнь влекла ее с ранней молодости, Таня
не виделась с ней вот уже пять лет, то есть с последнего своего концерта в Сан-Франциско.
– А ты как? – поинтересовалась вдруг Таня у Мэри
Стюарт. – Как тебе живется? – Вопрос был задан проникновенным тоном, но Мэри
Стюарт была наготове.
– Все в порядке. Занимаюсь прежними делами;
благотворительные комитеты, собрания, помощь гарлемскому приюту. Сегодня
провела весь день в Метрополитен-музее – обсуждали большое мероприятие,
запланированное на сентябрь. – Голос ее звучал ровно, тон хладнокровен. Но Таня
достаточно хорошо знала подругу, и Мэри Стюарт не питала на сей счет никаких иллюзий
– она многих могла ввести в заблуждение, порой даже Билла, но Таню – никогда.
– Я не об этом. – Последовала длительная пауза: обе не
знали, что сказать. Таня ждала ответа Мэри Стюарт. – Я о том, как тебе живется.
По правде.
Мэри Стюарт вздохнула и посмотрела в окно. На улице уже
совсем стемнело. Она была одна в квартире. Так в одиночестве она провела уже
больше года.
– Все в порядке. – Ее голос дрожал, но чтобы распознать
эту дрожь, надо было обладать тончайшим слухом и чутьем. Год назад,
встретившись с Мэри Стюарт в ужасный дождливый день, Таня увидела женщину,
готовую поставить крест на собственной жизни. – Помаленьку привыкаю.
Сколько же всего переменилось! Гораздо больше, чем она
ожидала.
– А Билл?
– Он тоже ничего. Наверное. Я его почти не вижу.
– Звучит не слишком бодро. – Повисла новая
продолжительная пауза. Впрочем, рассудила Таня, они давно к этому привыкли. –
Как Алиса?
– Надеюсь, хорошо. Ей очень нравится в Париже. Через
несколько недель я полечу к ней. Мы вместе немного отдохнем в Европе. У Билла
крупный процесс в Лондоне, он проведет там все лето. Вот я и решила съездить к
дочери.
Эта тема придала голосу Мэри Стюарт больше бодрости. Таня
улыбнулась. Мало к кому она относилась так хорошо, как к Алисе Уолкер.
– Ты будешь с ним?– спросила Таня со своим тягучим
южным акцентом.
Мэри Стюарт помялась, потом быстро ответила:
– Нет. Во время таких процессов он бывает слишком
занят, чтобы обращать на меня внимание. К тому же здесь у меня масса дел.
Масса дел... Она знала все правильные слова – язык прикрытия,
язык отчаяния: «Обязательно надо как-нибудь встретиться... Нет, все просто
отлично... Дела идут великолепно... Билл сейчас просто утонул в работе... Он в
отъезде... У меня совещание... Надо составить список комитета... Еду в центр...
Еду обратно... В Европу, к дочери...» Тактика игры в прятки, умение произносить
нужные слова, потребность в одиночестве, в молчании. Так она забивалась в угол,
чтобы молча горевать, не привлекая к себе внимания и не напрашиваясь на
жалость. Так она отталкивала от себя всех, чтобы не объяснять, как худо обстоят
дела.
