– Я действительно на вас рассердилась, но совсем по другой
причине: ведь вы отказывались со мной разговаривать!
Он опасливо покосился на нее, еще не зная, как вести себя в
ее присутствии: быть настороже или наслаждаться ее обществом. Искренняя ли она,
можно ли ей доверять?
– Я уже решила, что вы меня возненавидели.
– За что мне вас ненавидеть? Все ранчо спит и видит,
как бы с вами познакомиться. Все накупили ваши компакты и мечтают об
автографах, один даже раздобыл видеозапись с вашим участием. Нас предупредили,
чтобы мы к вам не приставали, не задавали вопросов, вообще не досаждали. Вот я
и решил; что лучше вообще к вам не обращаться. Не люблю надоедать. Другие
выставляют себя болванами. Я просил, чтобы к вам приставили вместо меня
кого-нибудь еще. Какой из меня собеседник?
Ее тронула его открытость, и она уже забыла свое прежнее
мнение о нем и испытывала к нему симпатию. К тому же для ковбоя он поразительно
чист и изъясняется понятно и учтиво.
– Простите, если я вас обидел.
Она уже приготовилась ответить, что нисколько не обижена, но
запнулась: в действительности он ее задел, в том-то и загвоздка. Ее покоробило,
что он не соизволит с ней разговаривать. Для Тани Томас это что-то новенькое.
– Я решил, что вы лучше отдохнете, если буду держать
рот на замке.
– Нет, лучше время от времени издавайте какие-нибудь
звуки, я должна знать, что вы еще дышите. – Она криво усмехнулась, он громко
засмеялся.
– Вы такая известная, что вас того и гляди доконают
приставаниями. Прямо с ума все посходили перед вашим приезд дом. Представляю,
каково вам!
Гордон взял ее за живое.
Она грустно кивнула:
– Да уж...
Оказалось, нетрудно быть откровенной с простым ковбоем в
окружении грандиозных горных вершин, среди диких цветов. Это походило на поиск
истины, на тропинку к вечному блаженству. В этих местах есть нечто такое, что
трогает ее сердце. Сперва она решила податься сюда, чтобы доставить
удовольствие детям Тони, потом вышло так, что порадовала подруг, а главное –
обрела то, чего ее душа лишилась давным-давно, – мир в душе.
– Все меня хватают, все от меня чего-то требуют, что-то
у меня отбирают. Они чего-то лишают меня, сами того не зная. Это что-то – моя
душа. Иногда мне кажется, что это в конце концов меня убьет.
Кошмар убийства Джона Леннона поклонником-фанатиком терзал
всех знаменитых людей, за которыми следовали, как за Таней, обезумевшие толпы.
Но этим кошмары не исчерпывались: были и другие не менее страшные, хотя менее
конкретные, чем дуло пистолета, изрыгающее смертельный заряд.
– Я вырвалась сюда из сумасшедшей жизни, – задумчиво
заключила она. – Сначала все было терпимо, но потом... Вряд ли теперь что-то
изменится.
– А вы купите здесь домик, – предложил он, глядя на
горы. – Сюда приезжает много таких людей, как вы. Они бегут сюда, прячутся,
приходят в себя. Сюда, в Монтану, в Колорадо – цель одна. Или обратно в Техас.
Он улыбнулся, она покачала головой.
– Из этого я уже выросла, – призналась Таня.
Он засмеялся свежим, легким смехом. Смех так ему шел, что
она не удержалась от улыбки.
– Я тоже давно вырос из Техаса. Жара, пыль, пустота...
Потому и приехал сюда. Здесь мне больше нравится.
Она огляделась и согласно кивнула. Ей очень легко понять,
почему ему здесь нравится, – здесь просто не может не понравиться.
– Вы живете тут круглый год? – Сейчас ей уже странно
было бы подумать, что все утро они проиграли в молчанку. Возможно, они никогда
больше не увидятся, нов данный момент они стали людьми, способными друг друга
услышать. Он знал что-то о ней, она – о нем. Она подумала, не написать ли об
этом песню. Название уже есть: «Безмолвный ковбой».
– Да, мэм.
– Ну и как? – Она уже обдумывала будущую песню.
– Холодно.– Он улыбнулся и опять бросил на нее взгляд
исподтишка. Она пугала его своей красотой, гораздо проще не замечать ее. –
Иногда здесь выпадает до двадцати футов снега. В октябре мы отгоняем коней на
юг. Тут не проехать без снегового плуга.
– Холодно и, должно быть, одиноко, – задумчиво
проговорила она, представляя себе эту картину. Как же это далеко от Бель-Эр,
студий звукозаписи, кинозалов, концертов! Двадцать футов снега! Одинокий
человек, снеговой плуг...
– Мне нравится, – возразил он. – Я всегда при деле:
читаю, размышляю. Немножко пишу... – Он смущенно улыбнулся, косясь на нее. –
Слушаю музыку.
– Только не рассказывайте, что слушаете меня, сидя всю
зиму в снегу глубиной двадцать футов. – Картина совершенно нереальная, но она
от этого пришла в восторг.
– Иногда, – сказал он. – Не только вас, других тоже.
Музыку кантри, вестерн. Раньше я любил джаз, но теперь перестал его слушать.
Бетховена, Моцарта...
Этот человек превратился для нее в загадку. Первая ее оценка
оказалась абсолютно ложной. Ей хотелось спросить, женат ли он, есть ли у него
семья, – просто из любопытства, а не из профессионального интереса, но это
слишком личные вопросы, и она чувствовала, что этим может оскорбить его. Он
тщательно обозначал границы и оставался на своей территории.
Прежде чем она успела спросить что-либо еще о том, как он
здесь живет, к ним примкнули остальные. Хартли и Мэри Стюарт оживленно
беседовали; врачи по-прежнему кого-то расчленяли и ничего вокруг не замечали.
Все были в восторге от прогулки и очень сожалели, что пора возвращаться. Часы
показывали четыре – настало время для бассейна, пеших прогулок, тенниса.
Впрочем, все устали, особенно Зоя. Таня второй день замечала, что подруга
выглядит бледнее обычного. Ее и без того светлая кожа стала еще белее.
Чета врачей из Чикаго отправилась любоваться дикими цветами,
а Хартли проводил женщин к дому, где их ждал новый сюрприз – мальчуган лет
шести, сидевший на ступеньках и кого-то поджидавший. При виде его Мэри Стюарт
вздрогнула.
– Привет! – окликнула его Таня. – Ты сегодня ездил
верхом?
– Ага. – Мальчишка сдвинул на затылок красную
ковбойскую шляпу. На нем были черные ковбойские сапожки с изображением красных
бычков, джинсы и синяя джинсовая курточка. – Моего коня зовут Расти.
– А тебя? – спросила Зоя, присаживаясь с ним рядом. Ее
уже не держали ноги. От высоты ей было трудно дышать.
– Бенджамин! – гордо представился он. – Моя мама ждет
ребенка и не может ездить верхом. – Ему не терпелось поделиться информацией.
Зоя и Таня обменялись улыбками. Мэри Стюарт стояла чуть
поодаль, беседуя с Хартли, и, сама того замечая, хмурилась. Таня заметила это и
поняла причину. Мальчик был вылитый Тодд в этом же возрасте. Таня не пожелала
делиться своей догадкой с Зоей из опасения, что Мэри Стюарт ее услышит. Самое
странное заключалось в том, что мальчуган не сводил глаз именно с Мэри Стюарт,
словно был с ней знаком. Это вызывало суеверный страх.
