Он разрывался между двумя желаниями: посвятить весь день
любви или показать ей все окрестные диковины. На помощь пришел здравый смысл:
лучше всего ускользнуть в обеденное время, когда все отправятся в ресторан.
В полдень они крадучись покинули его дом и, к огромному
облегчению, ни с кем не столкнулись. Она была в джинсах и старой шляпе, а
вместо порванной тенниски надела его старую рабочую рубашку, завязав ее узлом
под грудью. В таком одеянии она тоже выглядела сногсшибательно, и он покачал
головой в шутливом унынии: судьба не предоставила ему выбора, Она включила в
кабине радио и настроилась на музыкальную станцию.
Перед отъездом она оставила подругам записку, что вернется
вечером. Ей хотелось провести с ним весь день.
Сначала они побывали у водопада, потом поднялись в горы,
откуда открывался захватывающий вид. Они долго гуляли. Он рассказывал ей о
своем детстве, семье, мечтах. Она не припоминала, чтобы с кем-либо ей было так
же хорошо и спокойно, как с ним.
На обратном пути они остановились у заколоченного ранчо.
Гордон объяснил, что некогда его владелец был самым зажиточным в округе, но
потом он умер, а для публики, посещающей Джексон-Хоул, оно не представляет
интереса. Правда, как-то сюда наведались две кинозвезды, потом заглянул
какой-то немец.
Гордон сообщил Тане, что ранчо продается по сходной цене, но
требует ремонта. Потенциальные покупатели отказываются от него из-за
удаленности и несовременности. От Джексон-Хоула досюда сорок минут пути. Таня
мысленно сравнила ранчо с декорациями из старого ковбойского фильма.
Они обошли дом и заглянули внутрь. Хозяйский дом довольно
просторен, а рядом располагались вполне приличные домики для работников. Тут же
– полуразрушенные конюшни и большой амбар с прохудившейся крышей. Поместье
производило благоприятное впечатление. Таня поняла, что Гордон неравнодушен к
нему.
– Когда-нибудь мне хотелось быприобрести такое ранчо, –
признался он, глядя на горы и щуря глаза. От порога дома открывался потрясающий
вид на долину. Здесь есть где кататься верхом и пасти коней.
– Чем бы ты тут занимался?
– Привел бы все в божеский вид, разводил бы лошадей. На
этом можно неплохо заработать. Главное – стартовый капитал, сама покупка. – Ему
было стыдно за сограждан, не отваживавшихся купить это золотое дно. Неужели на
свете не осталось сообразительных деловых людей?
Таня признана его правоту. Ей пришлась по вкусу
первозданность этого места, и она уже представляла себе, как прячется здесь на
всю зиму. Ранчо сулило массу заманчивых возможностей.
– Разве отсюда можно выбраться, когда навалит снега? –
поинтересовалась она.
Гордон утвердительно кивнул:
– Запросто! Дорога отличная. Понадобится только
снеговой плуг. Часть лошадей пришлось бы отправлять на зиму на юг, но часть
можно было бы оставлять здесь, в отапливаемых стойлах.
Он засмеялся: какой смысл строить планы в отношении ранчо,
которое ему не принадлежит? Впрочем, Тане не пришло в голову назвать его
прожектером.
Они еще немного поколесили по окрестностям, затем Гордон
пригласил ее поужинать в старый ветхий ресторан в получасе езды от города, куда
любили наведываться ковбои. Он мог бы пригласить ее в местечко поизящнее,
однако боялся, что, где бы они ни появились, люди узнают её и начнут
бесноваться.
Ей понравился старый, ресторан. Утолив голод, они вернулись
к нему.
Таня была в восторге от его общества и, зная, что пора
возвращаться, оттягивала расставание. Они сидели у него в гостиной и слушали
музыку. Потом он поставил ее любимый компакт-диск. Дослушав запись, она спела
ему ту же песню. Он снова решил, что ему снится сон. Она подняла его на смех.
– Доказать, что все это явь? – Она стала стягивать с
него одежду.
– Тем более! Чистые фантазии: я слушаю Таню Томас,
которая в это время меня раздевает.
– Ничего подобного!
Они хохотали, возились, как малые дети, без устали
целовались. Ему не верилось, что в его жизни появилась такая любовь, что он так
ее вожделеет. Через минуту они убежали в спальню. К моменту, когда они
пресытились любовью, стрелка часов давно оставила позади полуночную отметку.
– Наверное, правильнее бы взять и перетащить сюда мои
вещи, – проговорила она хрипловатым, полным соблазна голосом, сводившим его с
ума.
Он улыбнулся, думая о ней и о своей любви:
– Уверен, миссис Коллинз с радостью предложит нам свою
помощь, стоит только сообщить ей, что ты доживешь свой срок в моем доме.
Оба прыснули.
– Может, ты сам переедешь к нам?
– А что, неплохо. В таком цветнике я бы...
Она заставила его умолкнуть, опять предложив ему любовь, и
он застонал от ее прикосновения:
– О, как хорошо, Танни...
Они лежали так до рассвета. Она помнила, что должна уйти
тайком, чтобы ее никто не заметил. Как же она ненавидела приближающийся миг
ухода!
– Не хочу тебя отпускать, – грустно признался он,
наблюдая, как она одевается. Он сам вымыл ее в своей крохотной ванной. Там они
чуть было не набросились друг на друга снова, но вовремя остановились. – Что же
я буду делать, когда ты уедешь?
Он так походил на потерявшегося мальчонку, что она
улыбнулась ему материнской улыбкой. Ей тоже до смерти не хотелось с ним разлучаться
– в следующее воскресенье она улетит в Лос-Анджелес, чтобы снова выйти на поле
битвы...
– Может, поедешь со мной? – предложила она, сознавая,
что это звучит дико, но испытывая боль при одной мысли о скорой разлуке.
Он оказался дальновиднее ее.
– Думаешь, это надолго? Что бы я там делал? Отвечал на
звонки? Расставлял дома цветы, преподнесенные тебе почитателями твоего таланта?
Просматривал твою почту? Состоял бы при тебе телохранителем? Совсем скоро ты бы
меня возненавидела, да я и сам стал бы себе противен. Нет, Танни, – обреченно
заключил он, – мне там не место.
– И мне, – удрученно созналась она, не представляя, как
вырваться из замкнутого круга.
– Это твоя, а не моя жизнь. Говорю тебе: скоро ты меня
возненавидишь. – Он знал, о чем говорит. То же самое сказал ей когда-то Бобби
Джо, вернувшийся в Техас, исполненный ненависти к бывшей жене. – Я этого не
хочу.
– Как же нам быть? – простонала Таня, готовая
запаниковать.
– Не знаю. Подумай сама. Я бы мог иногда к тебе
наведываться, пока это не надоест одному из нас или сразу обоим. Ты тоже могла
бы сюда заглядывать. Купи себе здесь дом. Это пошло бы тебе на пользу: было бы
где спрятаться после всего этого безумия, которым я любовался после родео, и
прийти в себя. Другое дело, если бы ты тут жила. Могла бы проводить здесь часть
года, а я бы всегда ждал твоего появления, Тан. Если бы мы жили здесь вместе,
то появился бы смысл и в моих наездах в Лос-Анджелес. Я бы делал все, что ты
пожелаешь: оставался, не приставал, исчезал, ждал тебя столько, сколько понадобится.
Но чего я не хочу, так это переезда в Лос-Анджелес, отказа от жизни, которой
живу, твоей ненависти ко мне, которая в таком случае неминуема.
