— Копейки экономишь, — буркнула Зоя, но, не спрашивая больше ничего, обновила порции дешевой водки.
— Природу берегу, — объяснил майор. — Выбросим три вместо шести. Уже на миллиметр меньше загрязним среду.
— Мало что-то сегодня. Вместо шести… Вы по двенадцать штук за раз используете.
— Математика, — произнес майор глубокомысленно, глядя при этом на Олега, а следующую короткую фразу адресовал уже ему: — Видишь.
— Дай человеку пройти, — бросила буфетчица.
Майор, держа три стаканчика за край одной горстью, отступил, будто выполнил команду на плацу.
— Кофе? — Не ожидая ответа, Зоя потянулась к меньшему стаканчику.
— Два. — Кобзарь кивнул в сторону незнакомки. — Не видел ее тут раньше.
— Я тоже, — пожала плечами буфетчица. — Сидит скоро уже час.
— Одна?
— Одна. Ничего особенного. Что-то заказала, вышла, зашла… У нее проблемы, Олеж.
— Какие?
— Какие-то. — Зоя закончила делать первый кофе. — Хочешь, ты разберись.
— Почему я?
— Почему бы нет. Слышала, на войне был.
— Недолго.
— Без разницы. С девкой не то что-то, Олеж. Забрал бы ты ее отсюда.
Кобзарь совсем перестал что-либо понимать.
— Я тут к чему?
— Ни к чему, наверное.
— Наверное?
— Точно ни к чему. Но, Олеж, мы же люди свои. Разве нет?
— Мы тут все свои. — Он жестом показал на компанию за первым столом.
— Видишь. А она чужая. У девицы проблемы. Толчется тут, прячется от кого-то, не иначе. Вдруг найдут.
— Кто?
Зоя поставила второй кофе, легла грудью на стойку, дав этим понять Кобзарю — нужно наклониться ближе.
— Не знаю. Не мое дело. И не хочу, чтобы дело стало моим. Глаз у меня наметанный. С девкой что-то не так. Глядишь, завалится сюда какое-то одоробло. Начнут разборки, выяснять, кто кому чего должен. Убегает она от кого-то, разве не видишь?
— Перекинулся с ней парой слов на улице. Испуганной не выглядит. Немного наглой — есть такое.
— А наглость — она от страха! — Зоя перешла на громкий шепот. — Голос у нее дрожит. Олеж, я тут работаю скоро десять лет. До того — в другом месте. Но точно таком, если понимаешь, о чем я. Знаешь, сколько мне лет?
— Я не сватаюсь.
— У меня муж, зять и внуки, — прошипела она. — Слушай, я то и делаю, что разливаю водку людям. Не наливаю, именно разливаю, вот в такую тару. — Она с заметным отвращением кивнула на горку пластика. — Книжек не читаю, в газеты разве что-то заверну. Зато те, кто приходит ко мне, как книга открытая. Пусть впервые вижу того, кому лью, и никогда не увижу больше.
— К чему это все? — Кобзарь говорил, прикипев взглядом к девушке, которая и дальше старательно делала вид, что никого не замечает и ко всему равнодушна.
— К тому. Люди, Олеж, в таких местах пьют только по двум причинам: радость или горе. Даже они, — кивок в сторону постоянной группы, — никогда не просто так. У каждого чаще беда, чем счастье. Они не могут сидеть с горем сами, каждый со своим. Потому и держатся тут, что никто ни у кого ни о чем не спрашивает.
— Ты психолог, Зоя. Не знал.
— Теперь будешь знать. Говорю же: водку разливаю. У меня те психологи, из дорогущих больниц, могут поучиться. Курсы открою, еще и бесплатные. — И опять без перехода: — Случилось у девушки что-то.
— Пришла и водки заказала?
— Чаю. Вид, будто ее избили. Или гнались за ней.
— По глазам прочитала, что у нее проблемы?
— Это тоже. Но про трудности сама мне намекнула.
— То есть?
Зоя подалась вперед, выпрямилась.
— Спросила, тут ли стоянка такси. Я ей: собираются таксисты, правда. Дальше она — знаю ли я кого-то из таксистов лично. Я такая: всех знаю. Ну, тогда она — кто из них надежный, как я думаю.
Теперь девушка смотрела прямо перед собой. Кобзарь дернул головой, отворачиваясь и отводя взгляд. Так делают все, кого застали за чем-то непристойным, преимущественно за подглядыванием.
— Что значит «надежный»?
— Спросила. Ее нужно вывезти отсюда.
— Пусть платит — кто угодно повезет. И куда угодно.
— То же самое объяснила. Она не сядет к тому, кому не поверит на сто процентов. И тут же попросила чаю, картошку с котлетой. Потом еще чаю, потом кофе. Я не выгоню, пока заказывают.
— Чего ждет?
— Пойди спроси. И слушай, Олеж, — буфетчица снова наклонилась ближе, — раз мы уже «при чем», окажи услугу. Мы же все свои. Забери девчонку. Чем дольше торчит здесь, тем меньше все это меня греет. Ты же надежный?
— Не знаю, такой ли, как нужно.
— Такой, такой. Поверь мне.
За два кофе Зоя ничего не взяла.
Качнула головой, когда Кобзарь полез за деньгами.
15
— Можно?
— Нет.
Олег сел напротив незнакомки спиной ко входу. Поставил перед ней стаканчик, содержимое которого уже успело остыть. Девушка к нему не прикоснулась. Олег глотком опустошил свой, положил на стол руки, переплетя пальцы.
— Мне тетя Зоя тут кое-что рассказала.
— Ничего так у тебя тетка.
— Вот так, на «ты» сразу?
— Почему сразу? Знакомы уже.
Кобзарь физически ощутил ее напряжение, в глазах прочитал плохо скрываемый испуг. Тут, пусть даже при тусклом свете, он мог лучше рассмотреть ее и заметить скрытое мартовской темнотой.
Глаза бывший опер назвал бы особой приметой: не только большие, но и глубокие. Редкий зеленый цвет делал ее похожей на кошку, растрепанные волосы — на кошку дикую, уличную. Руки с длинными тонкими пальцами тоже знавали лучшие времена, маникюр испорченный, но был. Вблизи увидел тонкие, немного обветренные губы, аккуратный прямой носик, дешевые сережки в мочках ушей.
Кожанка.
Длинный вязаный свитер.
Джинсы.
Сапожки на низком каблуке.
И снова этот взгляд затравленного животного.
— Не совсем знакомы. Я Олег.
— А по отчеству?
— Сама же тыкнула. Разве отца поминают тому, с кем так резко стали запанибрата?
— Учитываю разницу в возрасте.
— Не грызись. Не в твоем положении.
— Какое оно у меня?
Расплетя пальцы, Олег протянул руку. Девушка дернула свою, однако не забрала, разрешила накрыть грубой широкой ладонью.
