— А если не выяснит?
Кобзарь пожал плечами:
— Все равно. Знаешь, поговорил я с ним вчера. Послушал его. Артемон дело говорит. Мне сейчас бегать по городу не в жилу.
— Согласен. Долго нелегалом не протянешь. Что-то мне подсказывает, Вампир не очень готов вписываться за тебя.
— Совсем не хочет.
— Понимаю его. За тебя, Лилик, даже я пока вписаться не рискну.
— И я об этом. Что бы там ни было, сдамся. Вчера не вышло, сегодня все будет.
Пасечник искоса глянул на него, развернулся на кольце, двинулся назад к Демеевке.
— Смысл?
— Анализ крови подтвердил — мне сыпанули клофелин. Сам себе я не мог это сделать. Головко сможет легализовать заключение Ярило. Ну, и показания Зои.
— Рыжий не имеет полномочий допрашивать ее.
— Она этого не знает, Игорь. Так или иначе, той следовательнице, Вере Холод, передадут все материалы. Она убедится: меня подставили, тут какая-то игра. Побуду в камере какое-то время, не без того. Но повесить на меня убийство вряд ли получится.
Пасечник переварил услышанное.
— Допустим, прогноз оптимистичный. И оправдается. Дальше что делать будешь?
— Мэри родила недавно. Где-то есть ее ребенок.
— Это имеет какое-то отношение к делу?
— Думаю, какое-то имеет. Девушку подписали не просто так. Что-то мне подсказывает, она не первый попавшийся кандидат. Учитывая четыре предыдущих, очень похожих убийства, от Мэри кто-то решил избавиться целенаправленно. А ко мне ее подвели, чтобы подтолкнуть к каким-то действиям.
— Объясни.
— Не теперь. Не хочу играть по чужим правилам. — Олег развернулся к Пасечнику всем корпусом. — Понимаешь, вряд ли убийца, кем бы он ни был, имеет в своих планах решение прийти с повинной. Не знаю, чего он хотел добиться своей многоходовкой. Но я собираюсь его замысел поломать. Сперва сдамся. Когда разрулится, буду делать все, чтобы стать полезным следствию. Пусть убийцу ищут официально. Маленький ребенок, которого Мэри где-то прячет, — след, да еще и какой.
Пасечник притормозил перед очередным светофором.
— Знаешь же, Лилик, как я реагирую на все, что связано с детьми.
— Не хотел тебя расстраивать. Честно.
— Да верю, верю. Просто чуть ли не впервые пожалел, что ушел из полиции. Имел бы стимул рыть носом землю. Ты послушай, подумай, почувствуй. — Он повернулся, Олег увидел влагу в уголках глаз, голос предательски дрогнул. — Где-то есть маленький ребенок, который вчера потерял мать. Пусть беспутную, легкомысленную, не знаю… Ни ты, ни тем более я ничего не знаем о ней. Кроме того, что она, по ее же словам, беженка с Донбасса. И то… Ты поверил ей? Нынче мода называть себя жертвами войны.
— Думал и такое. Но почему-то поверил ей, Игорь.
— Тем более. Если ты прав, если Мэри, или как ее там, заставили обкрутить тебя, нажав через ребенка, опасность угрожает уже ребенку. Не думал над этим?
— Нет.
— Говорю же — хватку теряешь. — Машина снова тронулась, голос Пасечника больше не дрожал. — При вашем разговоре я не был. Но что-то подсказывает: девушка правду тебе говорила. Ну, может, где-то и приврала, однако правдивая часть была. Ребенок, Лилик. Она боялась не за себя. За ребенка. И после убийства ребенку продолжает что-то угрожать.
— Это все мысли вслух, — отмахнулся Кобзарь. — Меня не касается. Тем более если направление твоих мыслей верное, Вере Холод все нужно разжевать. Опасность для ребенка женщина будет ощущать острее, чем мы, толстокожие.
— Не ожидал от тебя…
— А чего ожидал? — Олег не дал договорить. — За каким чертом вообще меня вычислял? Чего хочешь?
— Помочь, — ответил Пасечник сдержанно.
— Как, чем именно?
— Не раз я вытаскивал тебя за уши из неприятностей. Последний раз совсем недавно.
— Спасибо. Не забыл. Сначала втащил, потом вытащил.
— Со Свистуном сам напортачил.
— Проехали. Тут другая ситуация.
— Более сложная. Согласен. Потому и хочу выручить.
— Выручил. Покатал на джипе. Еще раз говорю: сейчас, уже вторые сутки, меня волную только я сам. Не хочу быть в розыске. Не готов к этому.
— Ясно. — Пасечник повернул на Большую Васильковскую. — Вижу, не о чем нам с тобой говорить.
— Пока не о чем.
— Ты очень изменился, Кобзарь.
— Не меняются дураки.
— В худшую сторону. — Игорь остановился недалеко от входа в метро. — Когда-то тебе до всего было дело. Лез даже туда, куда не просили.
— А теперь бунтарь не видит покоя в бурях, — парировал Олег. — Покоя хочу. Жить, как сейчас живу.
— От жизни спрятаться.
— Меня все устраивает. Спасибо, что покатал. И вообще, что не забываешь.
Махнув рукой, Кобзарь дернул ручку двери.
— Подожди, — остановил его Пасечник.
Олег обернулся:
— Ну?
— Тебе до лампочки, но я не забуду. Тебе все это почему-то нравится — мне не очень. Что-то понадобится — набирай меня сразу.
— Разве что адвокат. — Улыбка вышла грустной.
— Почему бы и нет. Решим.
— Разберемся.
Кобзарь вышел наружу.
Он чувствовал на себе взгляд Пасечника, спускаясь в метро.
15
Олег перекусил перепичкой на Крещатике, запил кофе.
Третий день он просыпался на трезвую голову. С непривычки похмелья не хватало, был некий дискомфорт. Но понемногу исчезал. Раньше он спал плохо, урывками, бегал время от времени в туалет по-маленькому. Привык и к этому. Не очень хорошее утреннее состояние исправлял, загружая себя работой, — отвлекало. И все равно окончательно приходил в себя обычно только после обеда. Последние события должны были загнать его в более глубокую депрессию. Однако он выспался и чувствовал себя на удивление бодро.
Хотя бороться был не готов.
На месте Кобзаря другой сейчас ходил бы, втянув голову в плечи и настороженно поглядывая вокруг. Но Олег прекрасно понимал: если кого-то объявили в розыск, это не означает, что прохожие на улицах, продавцы перепичек и кофе, бармены, таксисты, менеджеры в супермаркетах, даже полицейские озираются по сторонам, чтобы узнать его в толпе. Кого-то разыскивают каждый день, люди скользят равнодушными взглядами по фото на мониторах телевизоров и расклеенным по стенам листовкам. Полиция знает об этом и распространяет физиономию разыскиваемого только с одной целью: напугать его самого. Пусть почувствует себя загнанным зверем, увидев свою морду на ближайшей доске объявлений.
