— Правильно. — Карина спрятала конверт в сумочку. — Через два часа я встречусь с твоим сыщиком, и он отстанет. Положись на меня.
— Звонили из морга. На опознание приглашают. И следователь был, щурился нехорошо.
— Пусть щурится. Алиби есть?
— Есть.
— Ну и наплюй.
— Следователь намекал, что иногда мужья своих жен заказывают, а сами, чтобы подозрение отвести, уезжают.
Леонид потер свое большое мужественное лицо ладонями.
— Тебя это не касается, — сказала Карина. — Никаким боком.
— Вечером родители Наташкины прилетают. Что я им скажу? Как в глаза им смотреть буду?
— Вот так. — Она взяла его за щеки и развернула к себе. — Смотри на меня. Пока я рядом, тебе ничего не грозит. Я сказала братьям, чтобы от тебя пока отстали, не торопили.
— Спасибо, — с чувством произнес он. — Я и впрямь сейчас ни на что не гожусь. Не до стройки.
— Я проконтролирую, — пообещала Карина. — Только объяснишь, что и как.
— Спасибо, — повторил Леонид.
— А убийц мы найдем. Жорес пообещал. Он сделает.
— Не понимаю, зачем они их… Ножом… Звери…
— Скорее всего, — заговорила Карина, — их второй любовник подстерег. Наташин.
— Не было у нее никакого любовника!
— Много ты знаешь! Смотри сам. За ней не только твой топтун следил, а еще кто-то. Зачем? Чтобы отомстить. Ревность взыграла.
— Звучит логично, — пробормотал Леонид.
— Я с головой дружу, — произнесла Карина гордо. — Не то что некоторые.
— Кого ты имеешь в виду?
— Лохов, — сказала она. — Вот ты не лох, это сразу видно. И я с тобой теперь до конца жизни. Если ты не передумал.
— Ни за что! — воскликнул Леонид с жаром человека, который совсем запутался и рад дружеской поддержке. — Только жениться сразу нельзя. Подозрительно будет.
— Не будет, — уверенно произнесла Карина. — Совсем не обязательно жениться здесь. Поедем в… Где, ты говорил, у тебя вилла?
— Вилла? Никогда я такого не говорил. У меня яхта. Здоровенная, на испанском побережье. Но недвижимостью она не считается, поэтому налоги платить не приходится.
— Но жить там можно?
— Еще как! — расцвел Леонид. — Там одних гостевых кают пять, не считая основной. Я эту красавицу втайне от Наташки прикупил, чтобы капитал вложить. За яхту можно смело три миллиона просить, дадут.
— Вот и поехали, — сказала Карина.
— Как? А бизнес? Бросить все?
— Почему нет. — Она пожала плечами. — Где твоя яхта? Как называется? Я в Интернете посмотрю. Любопытно.
Неожиданно для Карины Леонид насторожился.
— Рано сейчас об этом, — сказал он. — Сначала тут выкрутиться надо. У меня убытков знаешь сколько? Все бабки на поселок угрохал, а отбивать как?
— Братья заплатят, — пообещала Карина. — Ты ведь мой жених теперь, не чужой. Все получишь. Сполна.
— Надеюсь.
— Это тебе я говорю, Карина Мартиросян. Мое слово твердое. А у тебя… у тебя все мягкое. — Она неожиданно схватила его за причинное место. — Почему? Я тебя больше не возбуждаю?
Убрав руку, она принялась расстегивать на себе платье, стянула чашечки бюстгальтера вниз и приподняла одну грудь, показывая, чтобы он поцеловал.
Леонид сосредоточенно засопел, зачмокал. Он был, как дитя малое, глуп и доверчив.
— Теперь другую, — распорядилась Карина. — И жми, жми. Я не хрустальная, не рассыплюсь.
Он взял ее на руки и понес на кровать. На ходу она болтала ногами в красных туфлях и звонко хохотала.
Глава тринадцатая
Лагутин больше не верил Леониду Маркову. Он и прежде ему не верил, как не верил никому, с кем его сталкивала судьба. Пожалуй, Даша Шутова была первым и пока что единственным приятным исключением в этом плане. Что касается Леонида, то этот тип был изначально гнилым, раз устроил слежку за женой, вместо того чтобы выяснить с ней отношения лично. Кроме того, он подсунул ей этого красавчика… как его? Не имеет больше значения, поскольку красавчик существует в этом мире лишь в виде тела, уже подверженного всяким необратимым гнилостным процессам.
— Даша, — спросил Лагутин, — ты в Бога веришь? Ну, если не в Бога, то в какую-то высшую силу… в смысл.
Он уже собрался и был готов выходить из квартиры. За поясом его джинсов торчал пистолет, прикрытый свободной голубой рубахой навыпуск. Джинсы тоже были светлые, летние, так что Лагутин чувствовал себя немного глупо. Всяческая голубизна была здорово скомпрометирована за пару последних десятилетий. Раньше человек говорил о своей голубой мечте, и никто не ухмылялся в ответ. Сегодня ты одеваешься в голубое и невольно думаешь, как это будет воспринято окружающими.
О времена, о нравы!
О Боге говорить тоже как-то не принято.
— Смысл? — переспросила Даша. — Он разный. Для каждого свой.
— Да, наверное, — вздохнул Лагутин. — Я пошел.
— Ты возвращайся, — сказала Даша. — Это и будет смысл. Бог — он, конечно, есть, но мы для него не существуем. Поэтому самим придется выкручиваться.
Это было что-то новенькое.
— Почему не существуем? — опешил Лагутин.
— Ты много о муравьях думаешь? Или, скажем, о мухах? Они как бы есть, но к тебе редко имеют отношение. Ты их не замечаешь, козявок всяких.
— Иногда замечаю, — возразил он. — Когда зудят или кусают.
— Тем хуже для них, — заметила Даша. — Лучше уж не привлекать к себе внимания. Не зудеть и не кусать. А то прихлопнут.
Лагутин засмеялся, давая понять, что воспринимает ее слова как веселую шутку. Но на самом деле ему было не смешно. Он вдруг вспомнил, что в древности люди всегда боялись богов и старались умилостивить их жертвоприношениями. Потом вдруг доминирующей стала идея о том, что Бог — это сплошное благо и всепрощающая любовь. Но где об этом сказано? И как можно утверждать такое после всех холокостов, войн, голодоморов, эпидемий и просто стихийных бедствий, за которые люди уж точно не отвечают? Любовь, милосердие, справедливость… Спросите об этих вещах у тысяч матерей, ежедневно теряющих своих детей.
— Я вернусь, — сказал Лагутин. — Куда я денусь.
— Ты с пистолетом, — сказала Даша. — Я видела, как ты под рубаху прятал. Поэтому не задерживайся, пожалуйста. Я буду волноваться. Очень.
— Все в порядке. Я только заберу свои деньги — и обратно. Потом займемся переездом.
— Деньги всегда с пистолетом забирать приходится?
— Не всегда. Но так надежнее.
— Ладно. — Даша вздохнула. — Иди. На сколько ужин готовить?
