Это было важно.
Это было крайне важно.
Это было важнее всего на свете.
Коридор кончился. Даша положила ладонь на гладкую, крашенную белым дверь. Ее опять позвали, так жалобно, что голос был готов сорваться на рыдания. Она не хотела этого слышать. Она толкнула дверь и увидела перед собой пустоту, заполненную серым светом, какой можно увидеть, когда проснешься в сумерках и не сразу понимаешь, рассвет это или закат. Там ничего не было. Даша, позабывшая свое имя, позабывшая себя, шагнула туда.
Лагутин вздрогнул и очнулся. Ноги занемели и отозвались на изменение позы разбегом горячих мурашек.
— Даша, — хрипло позвал он. — Даша?
Она лежала рядом, но ее здесь не было. Он это сразу почувствовал, и его потрясла разница, существовавшая между прежней Дашей и той, на которую он смотрел. Они не имели ничего общего. Даже внешнего сходства осталось чуть-чуть. На кровати вытянулось тело. В нем не было ничего человеческого.
Лагутин посмотрел на монитор, по которому тянулась ровная зеленая линия, не реагирующая на ритмичное попискивание из динамика. Так выглядела смерть. Бесконечная прямая, протянувшаяся в никуда.
В палату вбежала медсестра, посмотрела на экран и принялась истерично звать кого-то. Прибежал всклокоченный дядька в медицинской маске, прибежала еще одна сестра, Лагутина вытолкали за дверь. Он не сопротивлялся, а не уходил сам, потому что ноги не слушались. Они все еще не отошли от многочасового сидения возле больничной койки.
«Даша умерла», — подумал он. Следующая мысль, пришедшая в голову, была такая: «Хочу курить».
Он стал ходить по коридорам и лестницам в поисках людей с сигаретами, но больница словно вымерла. Рука потянулась за окурком на лестничной площадке, но отдернулась при мысли о том, что прикуривать все равно не от чего. Бродя в разных направлениях, спускаясь и поднимаясь по ступенькам, Лагутин очутился в коротком темном коридорчике с мигающей лампой дневного света и кафельным полом. Загудел лифт, разъехались двери, оттуда выдвинулась каталка с мертво торчащими ступнями, накрытыми белой простыней. Лицо тоже было укрыто, но Лагутин сразу понял, что это Даша… та, которая была Дашей некоторое время назад.
— Это вы с ней сидели? — спросил санитар с молодой скандинавской бородкой. — Поднимитесь на третий этаж, туда сейчас полиция прибудет. Вопросы к вам имеются.
— Конечно, — сказал Лагутин. — Только о чем спрашивать? Она же умерла?
— Умерла, — подтвердил санитар. — В этом-то все и дело. Теперь разбираться будут, кто ее сбил, как, при каких обстоятельствах.
— Конечно, — повторил Лагутин.
Он поднялся не на третий этаж, а на второй, отыскал там черный ход и покинул больницу. При ходьбе он пытался о чем-нибудь думать, чтобы заполнить страшную пустоту в голове. Но мыслей не было. Никаких. В полном отупении Лагутин прошел около километра, увидел киоск и купил пачку сигарет и зажигалку.
— Сейчас утро или вечер? — спросил он продавщицу, прикуривая. — Пусто. Куда все подевались?
— Пить меньше надо, — сказала она и сердито хлопнула оконцем.
«Вот, — подумал Лагутин. — Выпить. Да».
Небо было серым, но постепенно светлело. Это означало, что сейчас утро и спиртное вряд ли продадут. Лагутин вернулся к киоску и попросил водки. Нашлось только пиво. Он рассовал несколько банок по карманам, отыскал пустынный школьный двор и устроился там.
— Кинула меня, значит, Даша, — пробормотал он, открывая банку. — Ладно. Дело твое. Я уж сам как-нибудь.
Но он знал, что сам — никак. Кончился завод. «Воевать, — решил он. — Да, поеду воевать. Там подставлюсь под пулю, и хрен со мной. Надоело. Никакой Барселоны не существует, а если и так, то что мне там делать? Легче не станет. Уже никогда. И как получилось, что я к тебе так сильно привязался, Даша Шутова? Когда? Кто ты мне? Случайная знакомая. А душу рвет, как будто самый близкий человек умер… Может, ты и есть самый близкий?»
Он продолжал разговаривать с ней до начала школьных занятий, когда двор перестал быть местом укромным и надежным. Тогда Лагутин отправился на квартиру, которую снимал с Дашей, и лег спать. Он пробыл в отключке до самого вечера. Проснулся с больной головой и все теми же тоскливыми мыслями. Терпеть это было просто невыносимо. Лагутин встал в ванной комнате перед зеркалом, уперся руками в раковину, почти соприкоснулся лбом с собственным отражением и произнес:
— Ага, дружок. Вот как, значит. Ты не ее жалеешь, а себя. Так ведь Дашу убили. Ты пока что живой. Может, хватит ныть? Делом займись. Эта падла, что ее сбила, сейчас в Барселоне. И остальные подонки. Будешь себя оплакивать? Или займешься всей этой сволочью?
— Займусь, — ответило отражение.
Сам Лагутин молчал. Во всяком случае, он рта не раскрывал. Это не имело значения. Главное, что решение было принято. Он знал, что делать дальше.
Его и Дашин вылет намечался на завтрашнее утро. Нужно было собраться и привести себя в порядок. Чем Лагутин и занялся, проигнорировав настоятельное требование организма залиться крепким алкоголем. Не пошел он и за сигаретами. Сломал те, что оставались в пачке, спустил табачное крошево в унитаз и встал под душ.
Существовали опасения, что его задержат при регистрации на рейс, но почему-то Лагутин был абсолютно спокоен. Он знал, чувствовал, что попадет в Барселону. Иначе быть не могло. Потому что его вела некая высшая справедливость, не прописанная ни в каких законах и кодексах. Тому, что он задумал, предстояло свершиться. Потом с Лагутиным могло произойти что угодно, но не раньше, чем он поквитается за Дашу. Это будет что-то вроде жертвоприношения. Как будто он исполнял древний обряд, согласно которому на могилах близких казнили их врагов. Землю следовало полить кровью.
Лагутин завел будильник и лег спать. Его настроение и состояние изменились. Он был холоден и преисполнен решимости. Уснул быстро, а проснулся тоже довольно скоро. Его разбудило лязганье на кухне. Как будто там кто-то переставлял посуду. Звук был настолько явственный, что Лагутин достал из-под подушки пистолет и спросил:
— Кто здесь?
Ответа, как и следовало ожидать, не последовало. Опять звякнуло. Лагутин снял пистолет с предохранителя и крадучись отправился в кухню. Там было пусто и темно. Светился индикатор на плите, в окно проникал рассеянный уличный свет. Лагутин заглянул в раковину. Она была пуста, хотя он точно помнил, что оставил грязную посуду. Кто-то ее помыл и составил в подвесной шкафчик с решетчатой сушилкой. Лагутин открыл дверцу и потрогал крайнюю тарелку. Она была теплая и влажная. Тогда он пустил воду из крана. Сразу полилась горячая, хотя обычно ей нужно было сбегать секунд десять, прежде чем нагреться от бойлера.
— Даша? — окликнул Лагутин.
Она не ответила, не могла ответить. Ему это не требовалось. Он точно знал, что она его слышит. Он ощущал ее присутствие.
— Утром лечу, — сказал он. — Не волнуйся. Все будет хорошо.
