Отрепетировав свою речь еще несколько раз и внося изменения по ходу дела, Карина пришла к заключению, что это сработает. Главное — не переборщить. Про террористический акт лучше пока не надо, не то яхту просто раздолбают из пушек и пулеметов, а кому она нужна продырявленная? Пожалуй, достаточно будет сказать, что ее, Карину, насилуют родные братья, которые к тому же являются бандитами. Да, этого будет достаточно. Она попросит полицейских не вмешиваться сразу, чтобы ее не обвинили в доносительстве. Пусть они приплывут через денек-другой, когда их визит не свяжут с пребыванием Карины на берегу. К этому времени она будет законной владелицей яхты и позаботится о том, чтобы у испанцев не возникло относительно нее никаких подозрений.
Довольная собой, Карина причалила к пирсу и заплатила ошивавшемуся там рыбаку за то, чтобы он постерег лодку. В ближайшем отделении полиции ее продержали недолго, потому что она сразу предупредила, что спешит обратно. Все, включая переводчика, вошли в ее положение и дружно цокали языками и качали головами.
Заручившись поддержкой полиции, Карина взяла такси и некоторое время каталась по улицам, подбирая подходящего нотариуса. Такой нашелся в четвертой по счету нотариальной конторе. Вывеска у него была на двух языках, испанском и русском, а сам он являлся выходцем из Еревана. Получив от Карины все, что она ему предложила, включая деньги, он состряпал необходимые документы и проставил на них свои подписи и печати. Спрятав бесценные документы в сумку, она поплыла обратно и сообщила Жоресу, что негодяй Артур бросил ее на берегу и сбежал.
Операция прошла без сучка и задоринки. «Бенита» была у Карины в кармане. Осталось лишь избавиться от всех, кто находился сейчас на борту.
Глава двадцать седьмая
Ранним утром, когда над морем только-только разгорался рассвет, из вестибюля небольшого прибрежного отеля в Плата-де-Гава, близ Барселоны, на просторную веранду вышел мужчина в синих плавках. Он был худ, жилист и мускулист. В отличие от бледного тела, его лицо, шея и руки были загорелыми. Голова его была обрита наголо. Глаза смотрели без всякого выражения, словно никак не реагировали на то, что они видят. Рот был растянут в идеально ровную и прямую линию.
Под мышкой он держал большой металлический баллон цилиндрической формы, обернутый путаницей из эластичных лент и резиновых шлангов. На поясе у него висела пара блестящих черных ласт. В свободной руке он держал небольшое пластмассовое весло, к которому был привязан шнурами спущенный и свернутый в рулон одноместный плот. На сильном безволосом запястье плотно сидели массивные часы с множеством специальных функций для подводного плавания.
Какое-то время мужчина стоял в начале пятиступенчатой лестницы, ведущей к дорожке, которая пересекала пляж. Он смотрел на темно-синее море, словно стараясь там что-то разглядеть. Дул ветерок, а солнце еще только приподнялось над горизонтом и не успело прогреть воздух, и бледная кожа мужчины была покрыта пупырышками. Когда он шагнул на первую ступеньку, стало видно, как хорошо развиты и очерчены его икроножные мускулы.
— Хорошее утро для дайвинга, сеньор Лагутин, — прозвучало за его спиной.
Он обернулся. Позади него в дверях появился служащий отеля, разглядывающий снаряжение для подводного плавания с таким видом, будто понимал в нем толк и с удовольствием нырнул бы в воды Средиземного моря. Несмотря на сравнительно молодой возраст, он был толст и неповоротлив и представлял собой полную противоположность Лагутину с его запавшим животом и выступающими ребрами.
— Да, видимость идеальная, — согласился Лагутин и улыбнулся, и тут же клерк почувствовал холодный бриз на своем лице и пожалел, что не набросил курточку поверх футболки.
Улыбка постояльца ему категорически не понравилась. Она выражала все, что угодно, кроме приветливости. Создавалось впечатление, что ты слишком близко подошел к дикому зверю, а тот оскалился.
— Хорошо вам поплавать, — сказал клерк, попятившись.
— Хорошего дня.
Лагутин снова улыбнулся, его длинные белые зубы сверкнули на утреннем солнце, затем он спустился по ступенькам и, сойдя с дорожки, двинулся наискось через пляж к морю, слегка увязая в песке и разбрасывая его ногами при ходьбе. Широкая береговая линия простиралась в обе стороны на много километров. Там, где песок был сухим, он отливал желтизной, а там, где его лизали волны, он был темно-коричневого цвета и пытался отражать небо.
В этот ранний час пляж был почти безлюдным. В паре сотен метров справа от Лагутина сидела на лежаке и смотрела в телефон пожилая женщина в красном спортивном костюме, а рядом с ней резвился и рылся в песке небольшой песик с кривыми лапами. Далеко слева от себя Лагутин увидел две человеческие фигуры, закутанные в пледы и спящие прямо на песке рядом с брошенными рюкзаками. Это могли быть туристы, утомленные долгим переходом, но, скорее всего, на пляже отсыпались пьянчужки или наркоманы, не сумевшие добраться домой после дискотеки.
Миновав их и достигнув кромки воды, Лагутин огляделся, изучая берег в течение нескольких долгих секунд. Затем он пошел вдоль слабого прибоя, быстро переставляя ноги по твердому утрамбованному песку. Время от времени он снова осматривал пляж, словно проверяя, не следит ли за ним кто.
А может быть, он надеялся, что в очередной раз обернется и увидит позади Дашу Шутову? Все оказалось наваждением, бредом, дурным сном. Вот сейчас бросит Лагутин взгляд через плечо, а там будет она. «Антон, — крикнет, — ты почему ушел без меня? Обещал же никогда не бросать меня одну!»
Ее не было, но она кричала в глубине его души. Эту самую фразу. Снова и снова. И что он мог ответить на это? Чем оправдаться? «Я думал, что с тобой все в порядке, и поехал догонять врагов…» Устроило бы это Дашу? Нет, ее это не устраивало. Он бросил ее. Смертельно раненную, умирающую на солнечном асфальте. Совсем одну, потому что все, кто стоял рядом и пялился на нее, не в счет. Они ничем не могли помочь Даше. А Лагутин — мог. Останься он с ней, и она бы удержалась в этом мире. Просто ей не за кого было зацепиться. Она была как утопающая… маленькая тонущая девочка, которая надеялась, что ее спасут.
Он не спас. Нашел себе дело поважнее. И теперь придется довести это дело до конца, чтобы было хоть какое-то оправдание своему поступку. Хотя оправдываться особо не перед кем, разве что перед собой.
А себе Лагутин не поверит и себя он не простит.
Он обернулся в двадцатый или в тридцатый раз. Отель исчез из виду. За поросшими сорняками дюнами виднелась неровная линия летних коттеджей, более или менее похожих друг на друга, как будто их мастерил один и тот же человек, утративший способность придумывать что-нибудь новое. Оставив их позади, Лагутин остановился у кромки воды и сложил свое снаряжение на песке. Все это добро, включая два длинных охотничьих ножа, было приобретено накануне и приятно пахло новизной. Ножи в ножнах до поры до времени были спрятаны внутри свернутого плотика и надежно крепились к набедренному поясу, который Лагутин не спешил надевать.
