Поп подождал, а потом, чувствуя, что продолжения не последует, взял инициативу в свои руки.
– Не томи! Что там такое?
Мальчику не хотелось говорить об этом раньше. Не хотелось и теперь. Вроде бы причины молчать не было, но…
Хватит упрямиться, одернул он себя. Когда требовалась помощь, Поп тебе помог, и какая разница, как он зарабатывает на жизнь. Скажи ему, сожги фотографии и выметайся отсюда, пока эти чертовы часы не начали отбивать пять часов.
Да. Если он еще будет здесь, когда они зазвенят, чаша переполнится. Он просто сойдет с ума, и его, кричащего о живых псах в полароидных мирах и о камерах, которые раз за разом выдают одну и ту же фотографию, отвезут в психушку.
– Полароидную камеру мне подарили на день рождения, – сухо ответил Кевин. – А у пса на шее повязан другой подарок.
Поп медленно поднял очки на лысый череп, воззрился на Кевина.
– Что-то я тебя не понимаю, сынок.
– У меня есть тетя. Вернее, двоюродная бабушка, но нам ее так называть не велено, потому что она не хочет казаться такой старой. Тетя Хильда. Муж тети Хильды оставил ей много денег, мама думает, больше миллиона долларов, но тетя очень прижимистая.
Он замолчал, чтобы отец мог с ним не согласиться, но мистер Дэлевен лишь мрачно усмехнулся и кивнул. Поп Меррилл, который все это знал (мало что в Касл-Роке и окрестных городках ускользало от его внимания), терпеливо ожидал продолжения.
– Каждые три года тетя проводит с нами Рождество, и это единственные дни, когда мы посещаем церковь, потому что тетя Хильда ходит в церковь. Когда она приезжает, мы едим много брокколи. У моей сестры от брокколи пучит живот, но тетя Хильда обожает брокколи, так что деваться нам некуда. Летом я прочитал книжку «Большие ожидания», в которой одна дама буквально списана с тети Хильды. Она обожала трясти деньгами перед своими родственниками. Звали ее мисс Хэвишем, и когда она говорила: «Лягушка», – люди прыгали. Мы тоже прыгаем, и в этом ничем не отличаемся от остальных родственников.
– В сравнении с твоим дядей Рэнди твоя мать даже не подпрыгивает, – неожиданно вставил мистер Дэлевен; Кевин подумал, что отец шутит, но в голосе слышалась неприкрытая горечь. – Когда тетя Хильда говорит «лягушка» в доме Рэнди, там все взлетают до потолочных балок.
– Так или иначе, – продолжил Кевин, обращаясь к Попу, – на каждый день рождения тетя присылает мне один и тот же подарок. То есть они, может, чем-то и отличаются, но в принципе одинаковые.
– И что она тебе присылает, сынок? – полюбопытствовал Поп.
– Галстук-шнурок. Как тот, какие носили в свое время артисты джаза. Он может отличаться цветом, зажимом, но это всегда галстук-шнурок.
Поп включил свет, схватил увеличительное стекло, прильнул к нему.
– Боже святый! – Он выпрямился. – Галстук-шнурок! Именно так! Почему же я сразу не понял?
– Потому что собакам обычно его не надевают на шею, – ответил Кевин.
Они провели в доме Попа не более сорока пяти минут, но мальчику казалось, что лет пятнадцать. Главное – камера уничтожена, вновь и вновь повторял он себе. Осталась кучка осколков. Нет нужды вспоминать всю королевскую конницу и всю королевскую рать: даже все работники фабрики по производству «полароидов» в Шенектади не смогут собрать эту крошку воедино.
И слава Богу. Кевину вполне хватило того, что было. И в следующий раз он предпочел бы встретиться с чем-то сверхъестественным лишь на девятом десятке жизни. Но никак не раньше.
– И потом, галстук очень маленький, – заметил мистер Дэлевен. – Из коробки Кевин доставал его при мне, и мы все знали, что там лежит. Занимало нас только одно: какой зажим будет в этом году. Мы еще шутили по этому поводу.
– И что на зажиме?
– Птичка, – ответил Кевин. – Я уверен, что дятел. Это мы и видим на шее собаки. Галстук-шнурок с зажимом в виде дятла.
– Господи! – Попу и не надо было скрывать свое изумление.
Мистер Дэлевен резким движением собрал все полароидные снимки.
– Давайте все это сожжем.
Отец и сын добрались до дома в десять минут шестого, когда уже начал накрапывать дождь. «Тойоты» миссис Дэлевен на подъездной дорожке не оказалось: она снова уехала. На столе лежала записка, прижатая солонкой и перечницей. Кевин развернул записку, и из нее выпала десятидолларовая купюра.
Дорогой Кевин!
За бриджем Джейн Дойон пригласила меня и Мег пообедать в «Золотом дне», потому что муж уехал по делам в Питтсбург, а ей не хочется сидеть дома одной. Я, конечно же, согласилась. Tы знаешь, как Мег нравится быть «одной из девочек». И, надеюсь, не будешь возражать против того, чтобы откушать «в гордом одиночестве». Почему бы тебе не заказать пиццу и газировку для себя, а твой отец сам сделает заказ, когда вернется домой. Он не любит разогретую пиццу, и ты знаешь, что ему захочется запить ее парой банок пива.
Целую, мама.
Они переглянулись, как бы говоря друг другу: что ж, одной проблемой меньше, не надо ничего объяснять матери. Очевидно, ни она, ни Мег не заметили, что машина мистера Дэлевена стоит в гараже.
– Tы не хочешь, чтобы я… – Заканчивать фразу ему не пришлось.
– Да, проверь, – кивнул отец.
Кевин взлетел по лестнице, вбежал в свою комнату и бросился к шкафу. В нижнем ящике он держал ненужные вещи, которые не решался выбросить. Дедушкины карманные часы, красивые, массивные… но такие ржавые, что ни один из мастеров Льюистона не брался за их починку. Компанию часам составляли две пары запонок, две запонки-одиночки, плейер, зажевывавший пленку, и, разумеется, тринадцать галстуков-шнурков, которые тетя Хильда присылала ему на тринадцать дней рождения.
Он вытащил их один за другим, пересчитал. Двенадцать вместо тринадцати. Порылся в ящике, пересчитал вновь. Все равно двенадцать.
– Одного нет?
Кевин, сидевший на корточках, вскрикнул и вскочил.
– Извини. – Мистер Дэлевен застыл на пороге. – Не хотел тебя пугать.
– Все нормально. Я просто… нервничаю. Глупо.
– Отнюдь. – Мистер Дэлевен перехватил взгляд сына. – Когда я впервые увидел эту пленку, то перепугался насмерть. Я уже думал, что мне придется открывать рот и кулаком заталкивать желудок обратно.
Кевин с благодарностью смотрел на отца.
– Его там нет, не так ли? – спросил мистер Дэлевен. – Галстука с дятлом?
– Нет.
– Ты держал «Солнце» в этом ящике?
Кевин медленно кивнул.
– Поп… мистер Меррилл… сказал, что камере надо давать отдыхать. И снимки делать по составленному им графику. – Какая-то мысль мелькнула, но тут же исчезла. – Так что я держал ее здесь.
