Однако вместо ощущения торжества пришло только немое облегчение – этого дурака можно послать веселым курсом без дальнейшего шума и пыли. И все же Морта мучило любопытство, проклятие пишущей братии: почему именно этот рассказ, который резко выбивался из общего ряда и казался совершенно нетипичным для самого Морта? Если этот Шутер задумал обвинить его в плагиате, зачем выбрал проходной рассказ, когда можно было состряпать почти идентичную рукопись бестселлера, например, «Мальчика Перемалывателя органов»? Вот то было бы сильно; а это казалось почти курьезом.
Должно быть, подделывать роман – слишком тяжкий, почти писательский труд, подумал Морт.
– Что же вы столько ждали? – спросил он. – Мой сборник рассказов вышел в восемьдесят третьем, шесть лет назад. Скоро семь будет.
– Потому что я не знал, – ответил Шутер. Отведя взгляд от облака, он с презрением уставился на Морта. – Такие, как вы, люди вашего сорта, уверены, что все в Америке и других странах, где издают ваши книги, так и кидаются читать то, что вы написали.
– Ну это мне лучше знать, – сказал Морт, и на этот раз пришел его черед говорить сухо.
– А это не так, – продолжал Шутер с пугающей безмятежностью и одержимостью, явно игнорируя слова Морта. – Это абсолютно не так. Я не видел этого рассказа до середины июля нынешнего года.
Морту захотелось сказать: Знаешь что, деревенская ты рожа? Я ни разу не видел свою жену в постели с другим до середины мая! Интересно, изменит ли Шутер тон, если сказать ему что-нибудь подобное?
Взглянув в лицо собеседнику, Морт решил промолчать. Безмятежность испарилась из выцветших глаз Шутера, как туман на холмах от дыхания дневной жары. Сейчас он казался проповедником-фундаменталистом, готовым излить солидную порцию огня и серы на головы своей дрожащей паствы, не смеющей поднять глаза. И в первый раз Морт Рейни ощутил неподдельный страх перед этим человеком. Однако к страху примешивался и гнев. Мысль, пришедшая в голову Морту в конце первой встречи с Джоном Шутером, вернулась снова: испуганный или нет, будь он проклят, если станет стоять и покорно слушать, как его обвиняют в краже, особенно сейчас, когда фальсификация разоблачена самим Шутером.
– Позвольте предположить, – начал Морт, – должно быть, люди вашего сорта чересчур большие снобы в выборе книг, чтобы открывать макулатуру моего сочинения? Вам подавай Марселя Пруста и Томаса Харди? Вечерами, подоив коров, вы любите зажечь старую добрую деревенскую керосинку, ухнуть ее на кухонный стол, покрытый, разумеется, домашней красно-белой клетчатой скатертью, и расслабиться над главой-другой из «Тесс» или «В поисках утраченного времени»? А по выходным, причесавшись пятерней и придя в игривое настроение, открываете Эрскина Колдуэлла или Энни Диллард? Это кто-то из друзей сказал вам, что я похитил ваш честно склепанный рассказ? Так было дело, мистер Шутер, или как вас там?
Он говорил почти грубо, с удивлением отмечая в себе настоящую ярость, хотя эта вспышка и не стала для него полной неожиданностью.
– У меня нет друзей, – ответил Шутер сухим тоном человека, констатирующего факт. – Ни друзей, ни семьи, ни жены. Есть маленькая ферма милях в двадцати к югу от Перкинсберга, и действительно есть клетчатая скатерть на кухонном столе. Правда, у нас в городе электричество. Керосинкой я пользуюсь, только когда его отключают во время грозы.
– Рад за вас, – бросил Морт.
Шутер проигнорировал сарказм.
– Ферма мне досталась от отца, а на маленькое бабкино наследство я прикупил земли. У меня действительно стадо молочных коров, около двадцати голов, насчет этого вы правы, но вечерами я пишу рассказы. У вас небось один из новомодных компьютеров с экранами, а я обхожусь старой пишущей машинкой.
Шутер замолчал. Несколько мгновений тишину нарушал только резкий шорох листьев, потревоженных поднявшимся легким вечерним бризом.
– То, что ваш рассказ такой же, как мой, я выяснил без помощи друзей. Я, видите ли, подумывал продать ферму и рассудил: будут деньги – смогу писать днем, пока голова свежая, а не только на ночь глядя. Риелтор в Перкинсберге предложил мне встретиться в Джексоне с человеком, у которого в Мис’ипи много молочных ферм. Я не люблю ездить дальше десяти – пятнадцати миль: голова начинает болеть, особенно если ехать нужно по городу – дураков там расплодилось больше некуда, поэтому я выбрал автобус. И при входе вдруг вспомнил, что не взял ничего почитать. А я ненавижу долго ехать в автобусе без книги.
Морт спохватился, что невольно кивает, слушая. Он тоже терпеть не мог садиться в автобус, поезд, самолет или машину, не прихватив что-нибудь почитать, и посущественнее, чем газета.
– В Перкинсберге нет автовокзала – «грейхаунд» на пять минут останавливается у «Рексолла»
[17]. Я уже стоял на ступеньке автобуса, когда спохватился, что еду с пустыми руками, вот и попросил водителя подождать. Он ответил – с меня жирно будет, он и так опаздывает и отъедет через три минуты по своим карманным. Успею – он будет рад, нет – могу поцеловать его в задницу при следующей встрече.
Он говорит как писатель, подумал Морт. Черт меня побери, если это не так. Он попытался отогнать эту мысль – вряд ли стоило сейчас об этом думать, но не мог справиться с собой.
– Я вбежал в аптеку – в перкинсбергском «Рексолле» есть старомодная проволочная стойка для газет, такая крутящаяся, как в маленьком универсаме неподалеку от вашего дома.
– В «Боуис»?
Шутер кивнул:
– Да. Я схватил первую книжку, попавшуюся под руку. С тем же успехом это могла быть Библия в мягкой обложке, там стояли такие, но не судьба. Это оказался сборник ваших коротких рассказов – всех, кроме этого.
Пора прекращать. Это же бойлер, который вот-вот взорвется. Надо сбросить пар прямо сейчас.
Но Морт с удивлением почувствовал, что ему не хочется. Возможно, Шутер действительно писатель, раз он соответствует двум основным требованиям – рассказывает историю, которую хочется дослушать до конца, хотя уже понимаешь, чем все это закончится, и переполнен дерьмом настолько, что чуть не лопаешься.
Вместо того чтобы сказать то, что полагалось, – даже если Шутер, по дикой натяжке воображения, говорил правду, он, Морт, обогнал его с этим несчастным рассказом на два года и потому сказал:
– Значит, вы прочли «Время сева» в июне прошлого года в междугороднем автобусе по дороге в Джексон, куда направлялись продавать свою молочную ферму?
– Нет. Если точно, я прочел его на обратном пути. Ферму я продал и поехал на «грейхаунде» с чеком на шестьдесят тысяч долларов в кармане. Первую половину ваших двенадцати рассказов я прочитал до Джексона. Истинными шедеврами я их не назову, но один раз прочитать можно.
– Спасибо.
Шутер изучающе посмотрел на Рейни:
– Я не старался сделать вам комплимент.
