— Вы не ответили на мой вопрос.
— Прежде всего я должен понять, не в сговоре ли вы с похитителем колье.
— И как же вы это поймёте, если не поймаете его?
— Если вы станете усердно помогать мне, это будет работать на ту версию, что вас ничто не связывает.
— А может я его так подставлю, поимев свою выгоду? Может я в сговоре, но просто предам его, чтобы выкрутиться самой?
Ковалевский снова пристально смотрит на меня.
— Вы очень смелая женщина, вы знаете об этом?
— Нет, Валерий. Я ужасная трусишка. И очень перепугалась в ту ночь, когда Данила покончил с собой. Потому и наломала дров. Нужно было спуститься вниз и в присутствии свидетелей из персонала, вызвать полицию. Да и когда напали на ваш ресторан, я со страху чуть не описалась, простите за подробности.
— Много кто испугался бы. И в той ситуации и в той.
— Так вы скажете мне, что будет со мной в ситуации, если я стану помогать вам, но помочь не смогу? В том смысле, что похититель колье Лантольи так и не будет вами найден, несмотря на предпринятые действия.
Ковалевский достаёт из кармана штанов золотой портсигар, неспеша раскрывает его, вынимает светло-коричневую сигариллу, прикуривает золотой зажигалкой "Zippo", с челчком закрывает её, и, откинувшись на стуле, затягивается. Выпустив в сторону дым, говорит:
— Нет. Не скажу.
Его ответ меня обескураживает.
— Почему? — озабоченно спрашиваю я.
Он снова затягивается и снова выпускает струйку дыма. Он так выглядит, что я бы, пожалуй, его сейчас нарисовала и назвала картину как-нибудь вроде "Размышление успешного капиталиста на отдыхе".
— Потому что любой мой ответ повлияет на вашу мотивацию в худшую сторону. Мне выгоднее оставить вас в подвешенно состоянии. Это не позволит вам расслабляться.
Пару секунд я осмысливаю его слова. Затем задаю новый вопрос:
— Я правильно понимаю, что если я услышу ваш ответ, он может стать поводом для того, чтобы я потеряла мотивацию стараться быть правдоподобной на этой фотосъёмке?
— Да, правильно.
— То есть, ничего плохого меня в случае провала вашей авантюры не ждёт?
— Милана, вы задаёте слишком много вопросов. Давайте так. Если вы не справитесь — я организую вашу экстрадикцию. Если справитесь — посмотрим на результаты.
— Так себе мотивация, если честно, — тихо говорю я.
— Другой у меня нет. Нам обоим выгодно, чтобы вы сыграли свою роль на ура.
— Похоже, для вас мыслить позициями выгоды — совершеннейшая норма, Валерий. Я же часто мыслю немного иначе. Например, меня интересует честность с самой собой. И обычно я таковой остаюсь. Даже, когда это не слишком-то и выгодно.
— Каким образом эта фотосъёмка нарушает вашу честность с самой собой? Вы будете действовать, исходя из вопросов своей же безопасности и нежелания попасть в тюрьму. Всё вполне честно.
— Я не об этом. Вы предлагаете мне изображать с вами любовь.
— Вовсе нет, — говорит Ковалевский, затягивается, выпускает дым и тушит сигариллу в пепельнице, которую заботливо ставит перед ним подошедший к столику официант — курчавый блондин с голубыми глазами и пухлыми, капризными губами. — Я предлагаю вам изобразить страсть. А ещё заинтересованность во мне, что вам даже изображать не понадобится — она у вас в наличии хотя бы по факту зависимости от меня.
— А вы не думали о том, что я, возможно, не очень-то и страстная женщина?
Произнеся это, я тут же жалею о своих словах. Потому что Ковалевский вдруг садится на стуле ровно, затем встаёт, делает шаг ко мне и оперевшись рукой на стол, наклоняется ко мне. Между нашими лицами сантиметров десять. Лишь усилием воли я заставляю себя не отпрянуть.
— А это мы сейчас проверим, — говорит он, выпрямляется и протягивает мне руку ладонью вверх: — Вставайте.
— Зачем? — испуганно спрашиваю я, но делаю то, что он сказал: подав ему руку, встаю.
— Следуйте за мной, — говорит он и идёт в сторону кают.
Пару секунд я стою на месте, раздумывая, как поступить, и понимаю, что злить его всё же не стоит — это заигрывания с хищным и матёрым котом, а именно таковым представляется мне Ковалевский, если говорить метафорично, могут плохо кончиться. Он явно уже сердит. По крайней мере, перед тем, как он отвернулся и направился к каютам, я замечаю, что на его скулах играют желваки. Поэтому, тихонько вздохнув, я иду за ним, пытаясь отогнать от себя мысли о том, что он, похоже, собирается заняться со мной сексом. Не могу сказать, что я на этот секс настроена и поэтому мне от этой мысли становится совсем тоскливо. Идя за ним и видя, как он жестом показывает блондину, чтобы тот оставался здесь, ищу аргументы, которые смогут убедить его не тащить меня в постель. В конце концов, я — кошка, которая гуляет сама по себе и мне не нравится, когда мужчина решает за меня, буду я с ним трахаться или нет.
Глава 17
Он заходит под длинный навес, идущий параллельно входям в каюты и терпеливо ждёт, пока я его нагоню. Здесь ощутимо прохладнее, чем на открытой солнцу корме. Валерий подходит к овальной двери одной из кают — она выглядит такой же, как и остальные, ничего примечательного — и открывает оказавшуюся незапертой дверь. Отходит на шаг в сторону и жестом джентльмена пропускает меня вперёд. Я не спешу заходить. Чувствую нарастающее волнение, даже беспокойство. Намерения Ковалевского очевидны. И мне совершенно точно не нравятся его властные, хозяйские подходы. За кого он меня принимает вообще? Я сама решаю, с кем мне…
— Вперёд, — жёстко говорит он.
И я снова вижу, как играют его желваки. В серых глазах под нахмуренными бровями — блеск стали. Видя этот взгляд, я не смею ослушиваться. Поджав губы, вхожу в каюту.
Она похожа на мою. Только здесь стоит широкая двуспальная кровать…
Я слышу, как он закрывает дверь на задвижку, поворачиваюсь и, вижу его прямо перед собой. Он легонько толкает меня в грудь, но я, уперевшись ногами в край кровати, тут же теряю равновесие и падаю на спину. В следующую секунду Ковалевский оказывается надо мной. Его пальцы крепко удерживают запястья моих раскинутых в сторону рук. Его лицо прямо над моим — между нашими губами сантиметров пять… Я чувствую запах табака и приятный аромат явно дорогого парфюма, и поворачиваю голову вбок.
О… То, что происходит в следующее мгновение — приятно обескураживает меня… Ковалевский нежно, будто осторожно хватая губами ягоду, целует мою напрягшуюся шею… Один поцелуй, второй… третий… Они обжигают меня, возбуждают против моей воли… Мягкая щетина совсем не колется и добавляет изысканности в эти умелые прикосновения губами… Он целует меня за ухом и я невольно вздрагиваю… Целует снова… Распахнув глаза, я поворачиваюсь к нему лицом и вижу, что в его глазах мелькают задорные огоньки — ему явно понравился эффект. И он не теряется — тут же принимает губами к моим…
