Эта информация свидетельствует о масштабах развернувшейся «повстанческой борьбы» на Западной Украине.
Так вот, в августе 1944-го Военный совет 1-го Украинского фронта принял решение провести операцию по ликвидации националистических банд и наведению порядка в тылу. В помощь частям НКВД по охране тыла действующей армии были направлены и другие части — в том числе 29-й гвардейский кавалерийский полк.
Возвращаемся к дневниковым записям Олега Генриховича:
«22 августа. Проводим прочёску населённых пунктов и лесных массивов в районе Мосты Вельке.
25 августа. Действую со 2-м эскадроном. Встретили вооружённое сопротивление. Имею одного раненого.
27 августа. В ночь с 27 на 28 августа наша машина с казаками и двумя крупнокалиберными пулемётами попала в засаду. Двое погибли, семеро получили ранения. Потеряли оба пулемёта и 2,5 тысячи патронов.
28 августа. Следы ведут в дер. Сеньковице. Она была уничтожена. В каждом доме при пожаре рвутся боеприпасы.
29 августа. С 8.00 до 9.00 артналёт на лес севернее За-боже. Завязали бой. Два куреня*, “Эмма” и “Железняк”, и две <наши> сотни. Наши потери 11 убитых и 23 раненых»
.
Это уже был глубокий тыл — порядка трёхсот километров до линии фронта…
30 августа был получен приказ об окончании операции — корпус перебрасывался на новый участок фронта, в Румынию.
Что можно сказать о непосредственных служебных обязанностях уполномоченного контрразведки «Смерш» кавалерийского казачьего полка? Немногое. Вот как писал о том сам Ивановский:
«Свою работу я вполне освоил. Были у меня в полку люди, которым я верил, и которые мне помогали, докладывали, если что-то замечали подозрительное, неладное. Было в полку человек десять моей агентуры. Я сам предлагал сотрудничество. Вербовок на основе какого-то “компромата” у меня не было. Помогали добровольно и бескорыстно. Какого-либо денежного фонда для агентурной работы я не имел.
В нашем гвардейском полку боевой дух был на высоте. Случаев дезертирства, перехода на сторону врага за время моей службы с 1943 года не было. Один раз только пришлось вести “воспитательную беседу” с одним казаком, допустившим “членовредительство”, в это понимание входило и заражение “нехорошими” болезнями.
Вообще же аморальным поведением (в частности, пьянками) занимался замполит полка, и это была его работа. Вела следствие и оформляла дела в трибунал прокуратура. Помню в дивизии единственный случай расстрела по приговору военного трибунала.
Пленными же занимался разведотдел»
.
Понятно, что всё это так и было. Особые условия службы, особый подбор людей — новобранцам же не скомандуешь: «На первый-второй — рассчитайсь! Первые — в пехоту, вторые — по коням!», нет и утомительного многомесячного сидения в окопах, постоянного соприкосновения с противником. Так что за всю его контрразведывательную службу шпиона Ивановскому поймать не удалось… Хотя бывали такие случаи, которые можно было бы «раздуть», изображая «бурную деятельность»…
Например, 22 марта 1944 года командир полка майор Василий Фёдорович Симбуховский
[168] получил пулю от собственного ординарца. Всё вышло совершенно нелепо и обыденно: казак чистил командирский «парабеллум» — и вдруг произошёл выстрел. Пуля попала в левую сторону груди майора и, по счастью, не задев сердца, вышла через лопатку: «парабеллум» — оружие мощное.
Пока медик перевязывал раненого, Ивановский мгновенно оценил происшедшее. Он знал, что ординарец — как и многие другие казаки в полку — был буквально влюблён в своего отважного, заботливого, требовательного и справедливого командира. Знал и то, что у майора была лихая привычка носить пистолет за пазухой, да ещё и с патроном в патроннике — на всякий случай.
Понимал «смершевец» и то, что за годы, что пришлось воевать, офицеры и солдаты уж слишком привыкли к оружию. Ведь если взял в руки пистолет — обязательно проверь, заряжен он или нет — извлеки обойму, пару-тройку раз передёрни затвор… Так нет, у многих была дурацкая уверенность, что пистолет не заряжен — и проверять нечего. Это и приводило к трагедиям.
«— Лебедев не виноват… — сквозь зубы пробормотал командир. — Это случайность… Не давайте его в обиду…»
Так оно реально было, но ведь иной сверхподозрительный товарищ мог заявить театральное: «Не верю!», а другой вообще мог приписать злой умысел… Случалось такое — не станем идеализировать всех «смершевцев», и среди них разный народ встречался. И «загремел» бы боец под трибунал, после чего самым лёгким наказанием для него была бы штрафная рота.
Ивановский отстоял невиновность казака, и вернувшийся после ранения в полк майор это оценил. Он ведь сам пострадал «при Ежове
[169]», потому к чекистам относился настороженно (хотя донос на него написал завистливый товарищ по службе), так что ранее у него с Олегом контактов, практически, не было. А тут даже подружились…
После Румынии была Венгрия, потом — Чехословакия, где 6-й гвардейский казачий корпус и закончил свою войну 14 мая. В тот же день старший лейтенант Ивановский получил задание отобрать из полка — из той трети людей, что от него остались — самых лучших. Потом в число этих двенадцати лучших человек был включён и сам Олег — кавалер орденов Отечественной войны I и II степени и Красной Звезды. Как вскоре выяснилось, этот личный состав был отобран для участия в Параде Победы на Красной площади 24 июня 1945 года.
На этом легендарном параде старший лейтенант Ивановский шагал в парадном строю кавалерийских частей 2-го Украинского фронта, сводным полком которого командовал комфронта Маршал Советского Союза Малиновский
[170].
Прошёл Парад Победы, потом был парад 7 ноября 1945 года — и служба продолжалась далее. Казалось бы, всё так же и пойдёт, однако весной 1946 года случилась беда: стали отказывать ноги, это явилось следствием былых ранений и контузий… В результате — военно-врачебная комиссия и диагноз, как приговор: «К службе в органах не годен. Годен для работы в гражданских учреждениях при пониженном рабочем дне без тяжёлой физической и умственной нагрузки».
Служба была закончена, нормальной работы в перспективе быть не могло. Инвалид. Пенсионер. Без образования, без профессии.
…А теперь возвращаемся к дате 12 апреля, только на сей раз 1961 года.
Олег Генрихович Ивановский описывал этот день так:
«И вот на бетонке показался голубой автобус. Всё ближе, ближе, остановился почти у самой ракеты… Открылась передняя дверца, и в ярко-оранжевом скафандре, чуть неуклюже, вышел Гагарин. Несколько шагов, руку поднял к гермошлему:
