В день операции женщина-хирург напомнила мне, чтобы я не ждала немедленных чудодейственных результатов. Она уже обсуждала со мной этот вопрос раньше и предупреждала, что инфекции могут продолжаться, несмотря на операцию. Я же от всей души надеялась не на то, что операция сотворит чудо, а на то, что она не принесет вреда. Хирург уверила меня, что это простая и почти безопасная операция. Самая опасная ее часть – это анестезия.
Тем временем в комнату, заваленную игрушечными стетоскопами и игрушечными шприцами, пришел анестезиолог и поинтересовался, есть ли у меня вопросы. Я сказала, что хочу быть рядом с сыном во время вводного наркоза и во время выхода из анестезии. Эта просьба не понравилась анестезиологу. Исследования показывают, сказал он мне, что жесты и мимика встревоженной матери может вызвать у ребенка страх перед операцией, из-за которого он будет сопротивляться анестезии. Было два способа толковать этот ответ, сказала я ему: или согласиться с тем, что присутствие матери вредит ребенку, или с тем, что внушение уверенности матери благотворно для ребенка. Мы принялись тихо спорить, пока муж и сын накладывали друг другу игрушечные повязки. Намек на то, что я истеричка, угрожающая здоровью собственного ребенка, так меня разозлил, что я и в самом деле едва не устроила истерику. Наконец, мы сошлись на том, что мне разрешат держать сына за руку во время вводного наркоза, если я соглашусь сесть так, чтобы он не видел моего лица.
Я разговаривала с сыном из-за занавески, закрывавшей его поле зрения до тех пор, пока не подействовала анестезия. Вид его расслабленного тела страшно действовал мне на нервы – это было похоже на репетицию смерти, и мне захотелось убежать в комнату ожидания, но анестезиолог крикнул мне вдогонку, чтобы я поцеловала сына. Это было ужасно.
Воздушный шарик с улыбающейся физиономией болтался под потолком комнаты ожидания. Он висел там с того момента, когда муж отвязал его от мягкой игрушечной свинки – ее дала сыну няня клиники и сказала, что он может взять свинку с собой в операционную. Врачи не возражали, даже суровая женщина-хирург. Они считали, что свинка будет источником успокоения для ребенка.
Возможно, в наказание мне, или в результате ошибки, или просто по заведенному порядку, мой сын пришел в себя после наркоза раньше, чем меня позвали в операционную. Я услышала, как он на весь операционный блок кричал: «Мама! Где моя мама?» По своему собственному опыту я знаю, что момент перед погружением в наркоз и момент выхода из наркоза сливаются в один миг; моему сыну показалось, что я просто исчезла. Когда я подбежала к нему, он извивался на каталке и пытался вырвать катетер из вены. Я почти залезла на каталку, чтобы удержать его, и принялась гладить его по голове, стараясь отвести его руки от капельницы. «Он забудет этот момент», – нервно сказал анестезиолог. Я была занята успокоением сына, но успела сказать: «Я запомню».
Мой отец считает, что настало время для следующей версии «Дракулы», в которой метафорой вампира должна стать медицина. Он говорит: «Медицина высасывает кровь из людей многими способами». Стоимость операции, сделанной сыну, намного превосходила стоимость родов и поэтому была недоступна многим семьям. Я не раз вспоминала об этом в течение первых дней после операции, когда дыхание ребенка стало свободным и спокойным. Он стал хорошо спать, прибавил в весе, и у него прекратились синуситы. Теперь я жалею, что так долго тянула с операцией, в противоположность мужу. Это наш долг, говорит он, проявлять скепсис.
Либо вопреки, либо благодаря своему образованию, мой отец сам весьма скептически относится к медицине. Однажды он пошутил, что хотел бы написать учебник для врачей, в котором было бы всего два предложения: «Большинство болезней пройдут быстрее, если оставить пациента в покое. Если же состояние больного не улучшается после того, как его оставили в покое, то это значит, что болезнь убила бы его, что бы мы ни делали». Это такой же аргумент в пользу профилактической медицины, как и вздох поражения.
Я до сих пор благодарна за операцию, так же как до сих пор злюсь на анестезиолога и ругаю себя за то, что доверила ребенка человеку, которому сама не доверилась бы никогда в жизни. «Там, где есть доверие, не нужен патернализм, – пишет философ Марк Сагофф. – Где же нет доверия, там патернализм становится чрезмерным». Так мы попадаем в двойные сети.
* * *
В журналах, которые я листала, сидя в приемной акушерки, куда я ходила во время беременности, была размещена реклама маленьких трехмерных фигурок, которые можно было изготовить по УЗИ-изображениям развивающегося в матке плода; кроме того, там же я увидела рекламу загадочной услуги частного банка крови пупочных вен. Акушерка еще раньше говорила мне, что я могу пожертвовать эту кровь в государственный банк крови, откуда ее могут направить на переливание людям, страдающим лейкозами, лимфомой и другими заболеваниями. Частный банк предлагал за определенную плату сохранить эту кровь не для тех, кто в ней нуждался, но исключительно для моего ребенка или для близкого родственника. Этот банк консервировал кровь в надежде на будущие знания, так как знания о том, какие преимущества имеет переливание крови из собственной пупочной вены в более зрелом возрасте, пока весьма ограничены, а преимущества пока являются чисто теоретическими.
Заинтересованная превращением общественного фонда в частный счет, накоплением ради неизведанного будущего блага вместо возможности пожертвовать на известное благо немедля, я вырвала из журнала для беременных то рекламное объявление вскоре после рождения сына. В объявлении, рядом с фотографией безмятежно спящего младенца, была помещена колонка советов под заголовком «Спроси доктора Сирса». Вопрос был следующий: «Надо ли мне сдать кровь моего ребенка в банк крови из пупочной вены?» Ответ эксперта, Роберта Сирса, был ожидаемым и неудивительным, особенно если учесть, что эта колонка – реклама, а Сам Сирс консультант упомянутого банка, который и заказал рекламу. «По мере разработки новых методов лечения, – пишет Сирс, – может оказаться бесценной возможность иметь под рукой кровь из пупочной вены». Примечание, напечатанное мелким шрифтом под колонкой, призвано рассеять все возможные двусмысленности: «Нет никаких гарантий, что методы лечения, изучаемые в настоящее время в лабораториях или в ходе клинических испытаний, будут доступны в будущем».
К тому моменту, когда я вырвала из журнала рекламное объявление, я еще не читала бестселлер Сирса – «Книгу о вакцинах». Но бренд Сирса был мне знаком, я видела его рекомендации на упаковках продуктов для детей и знала, что Роберт Сирс, или «доктор Боб», как он сам себя называет, приходится сыном Уильяму Сирсу, популярному автору советов родителям и, вероятно, самому известному педиатру Соединенных Штатов. Главной причиной популярности «Книги о вакцинах», как я теперь понимаю, стал предлагаемый автором компромисс между вакцинированием и отказом от вакцинации. Сирс предлагает два подхода. Один называется «избирательная схема вакцинации по доктору Бобу» и предусматривает вакцинацию только против тех болезней, которые доктор Боб считает важными, при этом дети остаются непривитыми против гепатита B, полиомиелита, кори, свинки и краснухи. Второй подход – это «полная альтернативная схема вакцинации по доктору Бобу», план, предусматривающий введение всех вакцин, которые по стандартному плану вводятся в течение двух лет, в течение восьми лет.
