Применение вакцин регулируется, рекомендуется и исполняется государством – это буквальная и непосредственная связь между государством и вакцинацией. Но есть здесь место и метафорическим отношениям. Вакцины управляют работой иммунной системы в том смысле, что они приводят ее в определенный порядок. Британские противники вакцинаций девятнадцатого века сравнивали свое движение с ирландским движением за гомруль, объединяя тем самым управление страной с управлением телами. Мы сопротивляемся вакцинациям отчасти потому, что хотим сами управлять собой.
Отношение к государству легко преобразуется в отношение к вакцинациям частично потому, что тело – это готовая метафора нации. Государство, естественно, имеет голову, а правительство – руки, которыми обеспечивается его власть. В книге «Я есть другой» Джеймс Гири пишет об эксперименте, предназначенном для изучения эффектов использования тела в качестве метафоры нации. Исследователи предложили двум группам людей прочитать статью по истории Соединенных Штатов, в которой использовались телесные метафоры: нация испытывала «рывок роста» и работала, чтобы «переварить» инновации. Членам одной из групп предварительно дали прочитать статью о передающихся воздушно-капельным путем вредоносных болезнетворных бактериях. Ученые выяснили, что люди из группы, прочитавшей статью о бактериях, в дальнейшем, в отличие от людей, не прочитавших эту статью, чаще выражали озабоченность по поводу бактериального заражения и негативное отношение к иммиграции, несмотря на то что в статье по истории иммиграция не упоминалась. Притом что эту метафору людям никто не навязывал, они сами пришли к мысли об иммигрантах как о бактериях, которые агрессивно заражают тело нации. Если две темы метафорически связаны друг с другом, пришли к выводу исследователи, то, манипулируя отношением к одной теме, можно повлиять и на отношение к другой.
«Если мышление уродует язык, – замечательно сказал Джордж Оруэлл, – то и язык может уродовать мышление». Банальные метафоры воспроизводят банальное мышление. Смешанные метафоры сбивают с толка. Но метафоры – это улицы с двухсторонним движением: мышление о какой-то одной вещи в понятиях другой может высветить смысл обеих или, наоборот, затемнить его. Если наше ощущение телесной уязвимости может испортить политику, то наше ощущение политического бессилия должно влиять на то, как мы относимся к своим естественным телам.
* * *
Весной, которая наступила после пандемии гриппа H1N1, когда моему сыну был год, взорвалась нефтедобывающая платформа «Глубоководный горизонт». Погибли одиннадцать рабочих, вскрылась скважина на морском дне, и нефть хлынула в воду Мексиканского залива. За 87 дней в море вылилось 210 миллионов галлонов нефти. Знакомые мне мамочки перестали говорить о гриппе, но зато теперь мы говорили об утечке нефти. Никто из нас не говорил этого прямо, но продолжавшееся бедствие было символом того, что отнюдь не все мы могли контролировать в жизни наших маленьких детей.
Однажды той весной я позвонила мужу и, плача, сказала ему, что нам нужен новый матрас в детскую кроватку. «Хорошо», – коротко и спокойно ответил муж, но в голосе его прозвучало недоумение. Он не понял, ни зачем нашему ребенку новый матрас, ни почему я плачу. В то утро я читала статьи о вакцинах и каким-то неведомым и извилистым путем натолкнулась на статью о химических соединениях, используемых для полимеризации пластмасс, а эта статья вывела меня на следующую статью о потенциальном вреде для здоровья пластиковых детских бутылочек, а оттуда я прошла к материалу о газах, которые выделяются из пластмасс, применяемых в производстве чехлов для детских матрасов. Многие исследования на эту тему носили сугубо предварительный характер, а вероятность вреда представлялась несколько спекулятивной. Но к полудню я начиталась настолько, что задумалась о матрасе нашего сына, о матрасе, на котором он спал по двенадцать часов каждую ночь. Прочитав этикетку, пришитую к матрасу, и обменявшись письмами с производителем, я поговорила с отцом, который уверил меня, что с мальчиком ничего не случится, так как в комнате хорошая вентиляция, но признался, что он действительно знает один случай, когда человек заболел из-за того, что обивка салона его машины была сделана из поливинилхлорида, то есть из того же пластика, из которого был сделан чехол матраса моего сына.
Но не это довело меня до слез. Дело было в том, что уже тогда, на первом году жизни моего ребенка, я обнаружила, что одноразовые пеленки содержали какое-то вещество, вызывавшее на кожице мальчика красную сыпь, а от «натуральной», как было сказано в рекламе, зубной пасты, которой я чистила его четыре крохотных зубика, слизистая рта покрылась волдырями. Мой сын, как и я, очень чувствителен к некоторым химикатам, поэтому я старалась думать, что все дело именно в повышенной чувствительности, а не в токсичности самих веществ. Однако после того, как я узнала от одной знакомой матери, что FDA не имеет полномочий регулировать производство и продажу косметики, включая шампуни и лосьоны для детей, меня едва не парализовало в аптеке, когда стала выяснять ингредиенты лосьона, который педиатр посоветовал мне для моего ребенка. У него кожа сильно трескалась на ветру с озера Мичиган.
В то время с самолетов над местом аварии «Глубоководного горизонта» распыляли диспергирующее вещество корексит. Корексит – это вещество из 62 тысяч других химикатов, не подпадающее под действие закона о токсических веществах от 1976 года, а значит, с неизвестным действием на здоровье и с неустановленной безопасностью. Так же как и вещества, входящие в состав матраса, диспергирующие агенты являются пластификаторами. Но пластификаторы в матрасе – это капля в море по сравнению с 1,84 миллиона галлонов диспергирующего вещества, распыленных над районом бедствия. Корексит, согласно заявлению Агентства экологической безопасности (АЭБ), не является ни самым безопасным, ни самым эффективным средством такого рода, просто он быстро оказался в распоряжении «Бритиш Петролеум». В мае АЭБ потребовало применения менее токсичного диспергатора, но BP проигнорировала это требование. Правда, несмотря на появляющиеся данные о токсичности корексита, надо признать, что под его воздействием нефтяное пятно исчезло.
Меня отнюдь не утешал этот факт, потому что нефть в невидимой форме продолжала отравлять воды залива, убивая кораллы, морских черепах и дельфинов, подвергая опасности всех – от китовых акул до водорослей. После коллапса разрегулированной финансовой системы началось вогнавшее меня в панику ослабление регуляции в нефтяной промышленности и выявилось полное отсутствие регуляции в промышленности химической. «Если наше правительство, – кричала я мужу, – не может убрать фталаты из спальни моего ребенка и парабены из его лосьона, а 210 миллионов галлонов сырой нефти и 1,84 миллиона галлонов диспергатора из Мексиканского залива, то, ради Бога, скажи, на кой черт нам такое правительство?» На другом конце провода возникла пауза. «Я тебя слышу, – спокойно отозвался муж, изо всех сил пытаясь унять мою тревогу. – Давай купим мальчику новый матрас. Мы начнем с этого».
В иммунологии термином «регуляция» обозначают стратегии, которые использует организм для того, чтобы не навредить самому себе. Мы плохо себя чувствуем, когда болеем, не в последнюю очередь потому, что иммунная система не слишком великодушна к нашему организму. Лихорадка, которая замедляет рост бактерий, если становится чрезмерно высокой, может повредить ферменты организма. Воспаление, защищающее клетки, может, если его не сдержать, начать повреждать те же клетки. Химические сигналы, необходимые для осуществления иммунного ответа, если их становится слишком много, могут приводить к недостаточности различных органов. Если защитные импульсы становятся нерегулируемыми, то они могут принести столько же вреда, сколько и пользы.
