Александр Парвус скончался 12 декабря 1924 года на своей вилле неподалеку от Берлина. О делах этого человека до сих пор ходят легенды, в частности, упоминаются гигантские счета в швейцарских банках (в каких — неведомо). Достоверная же информация — большая редкость, как, впрочем, и любая другая, раскрывающая тайные механизмы большой политики.
Во всяком случае, вряд ли кто-либо из «профессиональных» шпионов мог похвастать таким уровнем политического влияния, каким в свое время обладал Парвус.
Игры джентльменов
«Военный атташе — это официальный шпион. Таково ходячее мнение о нашем брате, но это не совсем так. Вместе с небывалым ростом вооружений оживали и заснувшие было временно шпионские организации. Некоторые военные атташе, естественно, были в них втянуты, что и создало обобщающее о них мнение. Результаты участия в этой шпионской работе не заставили себя долго ждать — начались дипломатические скандалы, главными героями которых оказались следовавшие один за другим русские военные агенты в Вене», — вспоминал самый известный среди русских военных атташе граф Алексей Алексеевич Игнатьев.
«Слишком уж представлялось заманчивым использовать для получения секретных сведений братьев-славян, составлявших в то время большинство населения «лоскутной империи», как называли Австро-Венгерскую монархию. Драме одного из таких славян — начальника разведывательного отдела австрийского генерального штаба полковника Редля — посвящена обширная литература. Чех по происхождению, он был уличен в получении крупных сумм, переводившихся ему русским генеральным штабом. Если уж такие высокие лица шли на службу России, то как было не поверить тем предложениям услуг, которые русские военные агенты получали от военнослужащих славянского происхождения тотчас по приезде в Вену. Они упускали из виду только небольшую деталь: шпионы засылались к ним самим австрийским генеральным штабом с целью проверки дипломатической лояльности вновь прибывших русских военных представителей», — рассуждал граф Игнатьев.
Скандалом обернулась и командировка в Германию артиллерийского капитана Михаила Костевича. Главное артиллерийское управление (ГАУ) в 1912 году направило этого своего сотрудника для ознакомления с производством снарядов в недружественную Германию. Костевич, как требовали правила, зарегистрировался у русского военного агента в Берлине и в германском военном министерстве. Но все его просьбы о посещении немецких государственных артиллерийских заводов были отклонены.
Причина заключалась в обычном русском головотяпстве. Еще до отъезда капитана из России в «Артиллерийском журнале» была опубликована статья о недостатках в русском производстве снарядов и решении ГАУ об отправке Костевича за границу для выяснения способов устранения недостатков.
Поскольку на государственные заводы его не пустили, Костевич решил попытать счастья на частных. Но и здесь его ждал полный афронт. Владельцы заводов не видели никакого смысла в том, чтобы знакомить русского капитана со своим производством. И тогда Костевич отыскал в Германии некоего Никольского — русского подпоручика, который после отставки работал на частном немецком снарядном заводе Эргардта. Костевич не нашел ничего лучшего, как отправиться на встречу с Никольским в Дюссельдорф и там попытаться уговорить соотечественника провести его на завод. Никольский пообещал обсудить вопрос с администрацией завода. А не имевший, по всей видимости, ни малейшего представления о конспирации Костевич стал забрасывать его письмами, где задавал вопросы типа: «Получен ли вашей фабрикой заказ на бризантные гранаты?» Терпеть это безобразие немцы не стали, и Костевич был арестован. Его дело решили превратить в образцово-показательное для разогрева антирусских настроений масс, и скандал стал разрастаться на глазах.
Российское посольство требовало немедленно освободить капитана, поскольку его миссия была известна германскому правительству. А его защита делала упор на то, что Костевича интересовал частный завод, поэтому никакого проникновения в государственные тайны не было и быть не могло. Тогда германские прокуроры предъявили Костевичу обвинение в «подстрекательстве к шпионству» Никольского. Поскольку письма Костевича были в деле, отпираться было куда труднее.
РУССКИЕ ГАЗЕТЫ ПИСАЛИ О НЕСЧАСТНОМ УЧЕНОМ, О НЕВИННО СТРАДАЮЩЕМ НАЦИОНАЛЬНОМ ГЕРОЕ, ВЗЯВШЕМСЯ ЗА СОВЕРШЕННО ЧУЖДОЕ ЕМУ ДЕЛО. А НЕМЕЦКИЕ РАСПИСЫВАЛИ ПРОНИКШИЕ ВСЮДУ ЩУПАЛЬЦА РУССКОГО ШПИОНАЖА.
В скандал оказалась втянута едва ли не вся европейская пресса. Русские газеты писали о несчастном ученом, о невинно страдающем национальном герое, взявшемся за совершенно чуждое ему дело. А немецкие расписывали проникшие всюду щупальца русского шпионажа. Все ожидали, какой же приговор ждет русского шпиона. Но, как рассказывал потом русским газетчикам сам Костевич, еще в начале процесса немцы предупредили его, что результат зависит от отношения русских властей к арестованному за шпионаж в России немецкому лейтенанту Дамму. Его приговорили к пяти годам каторги, и, если бы лейтенанта действительно отправили в Сибирь, Костевича ждал бы еще более суровый приговор — смертная казнь.
Приговор мог быть именно таким, поскольку Костевич был первым, кого судили на основании новых дополнений к закону о безопасности Германской империи. Однако дипломатам двух стран удалось договориться. Николай II помиловал Дамма, а кайзер Вильгельм II — Костевича.
Не отставала от своих соседей по континенту и Великобритания. Британская разведка имела очень давние традиции, восходившие еще к Фрэнсису Уолсингему и Даниэлю Дефо. Но в 1909 году возглавлявшее британские ВМС Адмиралтейство сочло, что накануне назревающей мировой войны их разведка должна не только защитить военно-морские базы от германского шпионажа, но и создать агентурную сеть за рубежом. Так была основана британская внешняя разведка МИ-6 — в просторечии «Шестерка».
Поначалу Иностранное бюро разведки ВМС состояло всего из 20 человек, включая технических сотрудников. Постепенно оно наращивало персонал, и уже во время Первой мировой войны в нем числилось около тысячи сотрудников, хотя британская внешняя разведка всегда была малочисленной по сравнению с разведками других стран.
Главой новой спецслужбы был назначен коммандер Мэнсфилд Камминг — человек в относительно невысоком чине коммандера, соответствующем чину подполковника в сухопутных войсках. Роль Мэнсфилда Камминга в становлении МИ-6 и формировании принципов ее деятельности, однако, трудно переоценить. Вот как британский историк разведки Майкл Смит описывает его: «Коммандер Мэнсфилд Камминг был малоизвестным 50-летним морским офицером, которого отчислили из действующих ВМС из-за хронической морской болезни. Последние 10 лет до назначения главой Иностранного бюро он работал над проектированием заграждений для базы ВМС в порту Саутхэмптона. Однако глава военно-морской разведки контр-адмирал Бетелл знал, что делал, назначая на этот пост Камминга. Это была незаурядная личность, сочетающая в себе выдающийся аналитический ум и редкое личное мужество и храбрость».
Один из эпизодов его биографии говорит сам за себя. В октябре 1914 года Камминг вместе с 24-летним сыном — тоже офицером разведки — оказался на рекогносцировке на севере Франции, вблизи городка Мо. Произошла авария, автомобиль перевернулся. Камминг-младший получил серьезное ранение головы, а у Камминга-старшего защемило ногу. Слыша стоны сына, но не имея возможности помочь ему, коммандер Камминг вытащил нож и перерезал себе сухожилия и кость в лодыжке на застрявшей ноге…
