«Ведьмы за границей» вновь встретились с ведьмами Ланкра, на этот раз избавили их от шекспировского зазнайства и отправили, в соответствии с каламбуром в названии, в другие страны. Здесь Пратчетт снова опирается на фундамент, созданный в «Вещих сестричках», где значимость и форма историй, волшебных сказок и мифов раскрываются и тщательно изучаются. Его любовью к трем ведьмам пропитана каждая страница, и он извлекает очень много забавного, делая отсылки к Золушке, Спящей красавице, Красной Шапочке и другим героиням. И это больше, чем просто пародии на сказки братьев Гримм
[203]. «Ведьмы за границей» рассказывают о навязанных нам ожиданиях и о том, как не стать тем, чем мы больше всего на свете боимся стать. Пратчетт постепенно увеличивает могущество Матушки Ветровоск от деревенской ведьмы в «Творцах заклинаний» до грозной властительницы магии, и ее персонаж подчиняется железной дисциплине, необходимой, чтобы сохранить власть. Книга заканчивается тем, что Матушка вступает в поединок с родной сестрой, и возникает весьма эмоциональный тупик – в то время как Пратчетт продолжает увеличивать глубину главных образов.
Оставшуюся часть декады Пратчетт провел, обращаясь к своим прежним персонажам (вместо того чтобы придумывать новых), в то время как мания Плоского мира помещала каждый его новый роман на первые строчки списка бестселлеров. Городская стража («К оружию! К оружию!», «Ноги из глины», «Патриот» и «Пятый элефант»), приключения ведьм («Дамы и господа», «Маскарад», «Carpe Jugulum. Хватай за горло!»). Веселая дорожная кутерьма благодаря Ринсвинду («Интересные времена» и «Последний континент») и проверка человечности, которая осуществляется через Смерть и его отчасти суровую и обладающую большим самомнением внучку, Сьюзан Сто Гелитскую («Роковая музыка», «Санта-Хрякус», «Вор времени»). Как правило, весна приносила более загруженный сюжет, а перед Рождеством выходило легкое приключение. Каждая последующая книга углубляла Плоский мир, делала его ближе к той реальности, которую мы знаем, и дальше от набросанного штрихами жанрового ландшафта первых книг.
В девяностые появился еще один внесерийный роман. Во многих отношениях «Мелкие боги» имели такое же значение, что и «Творцы заклинаний», вышедшие пятью годами раньше. В нем присутствует то же сочетание ярости и гуманности, что характерно для «Угонщиков», хотя трудно представить два более далеких друг от друга сюжета. «Мелкие боги» – первая взрослая книга Пратчетта, идет не от шуток или персонажей, а от собственной темы – огромного разрыва между верой и религией. В эту историю Пратчетт вложил годы разочарований церковными догматами и кипящей ярости, вызванной ужасами, которые творят люди именем Бога.
Все начиналось как книга о черепахе. Пратчетт указывает на происхождение сюжета в статье 1989 года, написанной для 20/20 Magazine. Когда он после зимней спячки возвращал к жизни свою любимицу, у него возникла мысль, что черепаха может стать достойным персонажем для книги. Он провел исследование вопроса и наткнулся на древнегреческую легенду о драматурге, который умер после того, как орел сбросил ему на голову черепаху. Разум Терри заработал: «Зачем орлу – а они обычно швыряют черепаху на острые скалы, чтобы разбить панцирь, – бросать ее на голову человека, когда вокруг столько свободного места?» Он пришел к выводу, что «он сделал это специально». Но почему? «Потому что черепаха контролировала орла и хотела, чтобы ее сбросили на мужчину». Однако у черепахи не могло быть причин для ненависти к драматургу, ведь так? А какого человека можно ненавидеть по-настоящему? Только священника. И по какой причине черепаха ненавидит священника? Потому что она на самом деле Бог, и никто не ненавидит священников больше, чем Бог
[204]. Вот блестящий пример того, как Пратчетту удавалось создать сюжет из одной-единственной идеи, используя комбинацию воображения и десятилетий случайных исследований.
«Мелкие боги» требовали целой жизни подобного чтения. Хотя сам он никогда не был религиозным (см. главу 1), Терри старался сопровождать свой атеизм тщательными исследованиями. К четырнадцати годам он прочитал весь Ветхий Завет, который показался ему ужасающим и интригующим (в отличие от продолжения, по его мнению, полного лучших побуждений, разумных советов, но если отбросить странные лихорадочные Откровения, немного пресного). Одновременно Терри влюбился в работы Чарльза Дарвина и рационализм. В «Мелких богах» он берет сморщенную сферу религиозной доктрины и умело ее прокалывает. Бог не создавал людей: его создали люди. Если веры достаточно, возможно появление Бога, и он обретает форму и цель благодаря почитателям, которые сами же его и выдумывают. Бог работает для нас, а не наоборот. В «Мелких богах» присутствует истинное уродство, какого не найти в предыдущих, да и в последующих романах Пратчетта, но это уродство человека, способное исказить добрую веру обычных людей и использовать ее для обретения силы. Блестящий ход в «Мелких богах» состоит в том, чтобы превратить смешную черепаху, на которой покоится фэнтезийный мир Терри, в символ рационализма против догматичной церкви, считавшей, что мир имеет форму сферы, и навязывает эту веру с ужасающим усердием средневекового католицизма.
Однако все сложнее, чем просто рационализм = добро, а религия = зло. Брута, центральный персонаж книги, обладает мягкой и искренней верой в Бога, уверен, что он хочет только лучшего для людей, и книгу можно читать как трактат о религии, какой она может или должна быть по сравнению с той, какой бывает на самом деле. В «Мелких богах» Пратчетт не испытывает гнева к богам (пройдет более десяти лет, прежде чем он всерьез возьмется за этот вопрос в романе «Народ, или Когда-то мы были дельфинами», но об этом позже), в которых, как он утверждает, нуждается человек. Его возмущают те, кто распространяет зло в их честь. Гневный, созерцательный, ошеломляюще умный роман «Мелкие боги», оставаясь очень смешным, вероятно, первая действительно великая книга Пратчетта и точка в его каноне, после которой он заметно «выравнивается». Так начинается бег его великолепной формы.
По мере того как годы декады шли вперед, становилось очевидно, что магия Плоского мира начинает стекать с его страниц в наш мир. Терри всегда с осторожностью относился к санкционированию рекламы сопутствующих товаров; будучи поклонником научной фантастики, он хорошо понимал, какого уровня отбросы могут появиться в результате официального использования сопутствующих товаров, и у него не было ни малейшего желания увидеть Ринсвинда на коробке с хлопьями, а Нянюшку Ягг на трусах. К Пратчетту и Колину Смайту постоянно обращались с подобными маркетинговыми предложениями, но они неизменно отвечали отказом. Одно такое предложение сохранилось в архиве Смайта: оно пришло от компании, пожелавшей выпускать в стиле Плоского мира чулки и нижнее белье, туфли и фигурки, шляпы и чай Матушки Ветровоск. Пратчетт ненавидел подобные идеи и всегда с огромной осторожностью предоставлял права на Плоский мир телевидению, кино и игровым адаптациям, потому что опасался утратить контроль над своими персонажами. Достаточно бросить взгляд на побочные результаты империи, выстроенной вокруг франшизы Дж. К. Роулинг «Гарри Поттер», чтобы понять, насколько низкосортным и вездесущим становится продвижение на рынке литературной собственности. Пратчетт считал, что ему не нужны деньги, поэтому любые сувениры, связанные с Плоским миром, должны быть ценны сами по себе.
