Позднее, когда Терри пригласили провести престижную лекцию памяти Ричарда Димблби, он описал тот день, когда ему стало известно о страшном диагнозе. Обычно, когда люди узнают плохие новости, они испытывают замешательство, появляется звон в ушах или темная тишина, блокирующая слова врача, в то время как мозг пытается осмыслить размеры бедствия. Однако реакция Терри Пратчетта была иной. На миг ему показалось, что доктор охвачен сияющим красным пламенем, как и другой врач, мимо которого он прошел, когда покидал здание. Внутри Пратчетта набирала силу белая ослепительная ярость, и с каждым мгновением она становилась все более жаркой. Только спокойные медицинские советы некоторых знающих поклонников и практичная надежная поддержка семьи помогли ему пережить следующие несколько дней. Лин, со своей стороны, почувствовала облегчение – она подозревала, что у ее мужа опухоль мозга. Терри сказал, что предпочел бы опухоль, ведь такие вещи хотя бы излечимы.
Проблема состояла в том, что «золотой середины» не существовало. Например, больному раком можно сказать, что ему предстоит ухабистый путь, но врачи хотя бы знают, каким он будет. Терри оказался подвешенным в пустоте. В его регионе было только два специалиста по болезни Альцгеймера. Один из них не имел опыта лечения ЗКА, другой брал пациентов только в возрасте 65 лет и старше. Поскольку лишь специалисту по данной болезни по закону разрешалось осуществлять лечение и выписывать лекарства, никто из врачей, живших поблизости, не мог заниматься Пратчеттом и выдавать ему рецепты. Более того, выяснилось, что Национальная служба здравоохранения (НСЗ) вообще не в состоянии обеспечить его хоть каким-нибудь лечением. Препарат «Донепезил», который продавался под торговым названием «Арисепт», как показали исследования, замедлял развитие болезни, но его начали производить совсем недавно, а потому стоил он очень дорого. Хотя сейчас правила изменились, в 2007 году НСЗ не обеспечивала «Арисептом» тех, кто страдал от начальной или легкой формы болезни. Впрочем, пациент мог самостоятельно и вполне легально приобрести препарат, если знал, как обойти систему, а поскольку Терри обладал хорошими связями и имел достаточно денег, он сумел получить лекарство сравнительно быстро. Для Пратчетта, наделенного обостренным чувством справедливости, тот факт, что лекарство, которое существенно улучшало качество жизни, оставалось недоступным для десятков тысяч пациентов, был невыносим. Шипящая, кипящая ярость могла вот-вот вырваться наружу.
Терри требовалось куда-то ее направить, он хотел чувствовать, что движется вперед, знать, что контролирует свою болезнь. В первые дни после объявления диагноза Пратчетт принял три важных решения. Как только Роб, личный секретарь Терри, узнал новость, он спросил, кому они о ней расскажут. «Всем» – так ответил Пратчетт. Конечно, в курс дела следовало ввести его издателей, а также людей, с которыми он поддерживал деловые отношения. Какие-то события требовалось отменить или отложить. Так что в любом случае известие о болезни Пратчетта станет общим достоянием. Решение состояло в том, чтобы вести себя демократично с информацией и контролировать ее – 11 декабря Терри, на веб-сайте PJSM Prints, сообщил всему миру о своем диагнозе. Таким стало его первое решение. Второе решение принесло свои плоды, когда следующей весной Пратчетт объявил, что жертвует миллион долларов на исследование болезни Альцгеймера
[243]. Терри выбрал именно такой способ борьбы. Он испытал настоящее потрясение, когда узнал, сколько правительство тратит на людей с таким диагнозом – в 2008 году в Великобритании эта сумма составляла 11 фунтов стерлингов на каждого пациента с этим диагнозом. На исследование онкологических заболеваний тратилось 289 фунтов на человека. Еще до того, как Пратчетт сделал пожертвование, он посетил Даунинг-стрит, чтобы поговорить с премьер-министром лейбористом Гордоном Брауном, который, как позднее рассказал Терри, лично налил ему чашку чая. Чтобы никому не оказывать предпочтения, в том же году Пратчетт встретился с Дэвидом Кэмероном и выступил на конференции консервативной партии в Манчестере по поводу болезни Альцгеймера.
Третье важное решение состояло в том, чтобы всеми силами привлекать внимание к болезни Альцгеймера. Пратчетт собирался сделать эту тему приемлемой в разговорах, лишить ее негатива. Он сравнивал свою работу с тем, как семья Димблби помогла уничтожить заговор молчания вокруг рака, объявив, что Ричард Димблби умер от этой болезни в шестидесятые годы. Теперь Терри постоянно повторял мантру: «Чтобы убить демона, необходимо произнести его имя». Он взял на себя роль неофициального представителя болезни Альцгеймера, появлялся в ток-шоу и программах, посвященных текущим событиям, тратил энергию, обычно предназначенную для продвижения книг, на беседы о своей болезни. Он разрешил документальной студии BBC фиксировать на пленке течение его болезни, встречи со специалистами и беседы с другими пациентами. Пратчетт хотел использовать свой авторитет, популярность и уважение к «национальному достоянию» для борьбы с болезнью Альцгеймера.
2008 год был полон важных вех и годовщин. В апреле Терри исполнилось шестьдесят лет, и Рианна Пратчетт договорилась с фолк-рок-группой Steeleye Span, которую с самого детства обожал ее отец, дать в честь юбилея
[244] концерт на открытом воздухе рядом с домом Терри и Лин в Уилтшире. Весной канал Sky показал экранизацию первых двух романов Плоского мира под названием «Цвет волшебства Терри Пратчетта» (Terry Pratchett’s The Colour of Magic), имевшую еще более значительный успех, чем «Санта-Хрякус» в 2006 году. Уже упоминавшийся выше Дэвид Джейсон, который чувствовал себя комфортно в лагере «национального достояния», играл Ринсвинда, а талантливому актеру Шону Эстину, недавно сыгравшему Сэма Гэмджи во «Властелине колец» Питера Джексона, досталась партия Двацветка, Тим Карри же блестяще справился с ролью Траймона. Осенью Терри и Лин праздновали сороковую годовщину свадьбы, а также двадцать пять лет со дня выхода «Цвета волшебства» и всей серии Плоского мира. Последнее событие было отмечено специальной вечеринкой в Королевском обществе, приуроченной к выходу новой книги Пратчетта «Народ, или Когда-то мы были дельфинами».
Конечно, нет ничего особенного в числах шестьдесят, сорок или двадцать пять. Если перефразировать «Благие знамения», продолжайте считать, и со временем и вы до них доберетесь. Но стоит рассмотреть их одновременно, как сразу становится ясно, что 2008 год имел особое значение в жизни Пратчетта
[245], ознаменовав конец еще одной эры. К несчастью, 2008 год нельзя назвать годом праздников. Болезнь Терри прогрессировала и стала главной темой во всех его интервью, в каждой статье и обзоре, которые имели отношение к нему и его творчеству. Терри позволил себе стать «мистером Альцгеймером», частично из-за того, что люди, по его мнению, слишком мало знали об этой болезни, частично ему казалось, что так он не бездействует и наносит по ней превентивный удар. И все же для него это было утомительно, как заметил журналист Фрэнсис Харди, писавший в Daily Mail, «когда я заговорил о болезни, спросив: “Как ваши дела?”, он устало вздохнул. Он говорил исключительно о деменции и затронул ее различные проявления и последствия с сентября предыдущего года, пока не исчерпал себя». Несколько месяцев спустя Дебора Орр после посещения рабочего кабинета Пратчетта в часовне, на территории его дома в Уилтшире, написала в The Independent, что разговоров об Альцгеймере более чем достаточно. «На самом деле мне очень жаль, что диагноз прогрессирующей болезни мозга больше влияет на общественное мнение, чем объем проделанной Пратчеттом содержательной работы». Орр постаралась поговорить с Пратчеттом о его последней книге, но теперь, после того как он в течение нескольких месяцев обсуждал только свою болезнь, Терри уже не мог с собой справиться. «Мне пришлось прямо попросить Пратчетта, чтобы он перестал говорить о своем состоянии с точки зрения медицины, – сказала она. – Однако он не обратил ни малейшего внимания на мои слова».
