В спокойных зеленых садах, окружающих парижский Люксембургский дворец, ходьба умеряет лихорадочный бег ваших мыслей. Мышцы расслабляются, дыхание замедляется. Проект Люксембургского сада освобождает от тягот принятия решений: посыпанные крупным гравием дорожки направляют ваши похрустывающие шаги то туда, то сюда, открывая взгляду то кругло подстриженные кустарники, то бабочек, порхающих от цветка к цветку, на глаза вам попадается в отдалении Пантеон – большой неоклассический храм XVIII века, который был преобразован французскими революционерами в мавзолей героев революции. Среди знаменитостей, захороненных там, – Вольтер, Жан-Жак Руссо, Виктор Гюго.
Решив посетить Пантеон, мы проходим по людному кольцевому бульвару и неспешно выходим на улицу Суффло, названную в честь архитектора Пантеона Жака-Жермена Суффло. Улица ведет прямо к фасаду этого стоящего на холме шедевра, обрамляя его. Мало что отвлекает нас от места назначения, когда мы поднимаемся по наклонной улице. На первых этажах неоклассических домов с каменными фасадами есть только малолюдное кафе со столиками на тротуаре, несколько сонных ресторанов, аптека и банк. Городской шум стихает, когда мы поднимаемся выше на холм, минуя юридический факультет Парижского университета. Мы подходим. Пантеон господствует над тихой площадью, его купол доминирует – в самой высокой точке он на 136 метров превосходит башни Амьенского собора.
Внутри великолепная колоннада из сдвоенных белых коринфских колонн взмывает к просторным сводам, образуемым парусами; такая композиция не может не устремить наш взгляд к небесам. Пантеон – как и Амьенский собор, причем отчасти по тем же причинам – погружает нас в столь редкое состояние. Время замирает здесь. В этих резных величественных пространствах нет ни скамей со спинками, ни алтаря, ни ограждения хоров, ни кафедры. В трансепте маятник Фуко, покачиваясь, дугами отмечает минуты и часы вращения земли. Если Амьенский собор внушает почтение к потустороннему Богу, то Пантеон, кажется, утверждает, что здесь царит наука, а не божества. Окружающий нас тонизирующий ландшафт виден в мельчайших подробностях – благодаря его белой четкости и смиренной сдержанности, залитой неземным белым светом, льющимся из Люксембургского сада, откуда мы начали. Мы упиваемся молчаливым достоинством Пантеона.
А теперь представьте, что вместо этого вы провели тот же самый день в Иерусалиме, совершая прогулку такой же длительности. Вы вошли через Яффские ворота в пешеходный по преимуществу Старый город. Компания израильских солдат в форме – едва повзрослевших – курит сигареты, опираясь локтями на автоматы и не глядя по сторонам. За укрепленным входом мы едва не врезаемся в группу обвешанных рюкзаками подростков, явно туристов, столпившихся у крохотной ниши, сверкающей христианскими сувенирами. Их владелец, путаясь в языках, добросовестно рассказывает, как дойти до ближайших хостелов. Здесь мы и стоим, на священном перекрестке пучка цивилизаций, купающемся в святости, закипающем политическим конфликтом. Пять или больше мощенных булыжником переулков предлагают погрузиться в их тень, намекая разными способами на отличные впечатления. Вы решаете воздержаться от посещения Купола скалы, храма Гроба Господня или Западной стены, отправившись вместо этого на соседний соук, или арабский рынок. Кавалькада покупательских возможностей проносится в вашем воображении.
Самодельные лотки и застланные линолеумом склады завалены дешевой бижутерией, шарфами яркой расцветки и ковриками приглушенных тонов, сочетающихся или не сочетающихся с насыщенными цветами молотых специй, насыпанных высокими горками. Торговцы зазывают. Подходите, сюда, сюда – не хотите ли сушеных фруктов? Может быть, браслет для вашей дочери? Тренога для вашего котла? Кажется, ни один торговец из этого коридора, крытого гофрированным металлом, и дня не проживет без вашего общества и поддержки. После пятнадцати или двадцати минут прогулки, в течение которой вы то и дело отклоняли бесчисленные предложения, вы меняете планы. Слишком много. Попетляв по тенистым переулкам, вы наконец оказываетесь в тиши красивого и благоустроенного Еврейского квартала, облицованного желтыми блоками кремового иерусалимского камня. Вы осторожно шагаете по его неровным поверхностям, бродите по мощенным камнем переулкам, осторожно пробираетесь под тщательно выведенными крестовыми сводами, поддерживающими дополнительную комнату чьей-то семьи, заглядываете в засаженные растениями внутренние дворики. Внезапно вы оказываетесь на покрытой небом, одетой в камень площади Хурва, которая окружает крупнейшую в этом районе синагогу. Туристы курят, сидя на парапетах. Дети прыгают со скамеек, кисточки их цицитов порхают за спиной, пока группы одетых в черное мужчин и женщин, вероятно, их родителей, поглядывая на них, болтают с друзьями, проводя так праздник Шаббат.
Города как социальные среды
Превратности истории сформировали эти уличные пейзажи в Париже и Иерусалиме, и они накладывают глубокий отпечаток на то, что мы думаем, чувствуем, делаем, решаем. С одной стороны, нет ничего более очевидного, чем это: мы бы не отправились в Париж, чтобы увидеть Иерусалим. Но всеобъемлющее, решающее влияние места на наши мысли, чувства, действия бывает трудно распознать. В течение этих нескольких часов в обоих городах, например, мы одни, но только в Париже это одиночество определяет наше восприятие – никто не говорит с нами и не приближается к нам, как и мы сами. И в Париже, в отличие от Иерусалима, сочетание приглушенных звуков города с ясной организацией городского ландшафта – с очевидными путями, краями, узлами и ориентирами – освобождает нас от необходимости отвлекаться на расспросы, позволяя нашему разуму медитировать, рассуждать на более важные темы. Таблички сообщают нам, что внушающий благоговение Пантеон был заложен в 1744 по обету Людовика XV как церковь в честь покровительницы Парижа святой Женевьевы. Национальная ассамблея в 1791 году решила превратить церковь в мавзолей, увековечивающий память героев революции, прославляющий демократическую свободу и секуляризацию. Эти сведения о происхождении Пантеона заставляют наши мысли вращаться вокруг политики, религии и истории: монархии, обезглавливаемые революциями, в свою очередь выхолащиваемыми диктатурами, низвергаемыми монархиями… и в конце концов снова демократия. Несмотря на то, что в тесном, людном Старом городе Иерусалима тлеет политическое беспокойство, ежедневный плотный поток людей, проходящих через Яффские ворота, обескураживает, фактически делает невозможным отчетливое предположение о нестабильности. Студенческого возраста солдаты шутят друг с другом, кивают вам. Каждый магазин, кажется, набит товарами. Здесь сходятся люди разной принадлежности: этнической, географической, политической, религиозной – палестинцы, израильские евреи (светские и ортодоксальные, вооруженные и безоружные), израильские палестинцы, христианские паломники, американские священники и разноязыкие туристы из Африки, Азии, Европы, Америки, – все облеченные в свою культурную специфичность и движущиеся в бесконечном танце «да – нет», отстаивания границ – и уступок, продаж – и покупок, искреннего восхищения – и симуляции удовольствия, или равнодушия, или отвращения. Это избыточность зрелищ и возможностей.
Возможно, вместо Парижа и Иерусалима вы предпочтете отправиться в центр Сеула, в район Инсадон. Большую часть Сеула с его высотными зданиями из стали и стекла можно спутать с Бангкоком, Далласом или любым другим крупным современным городом. Но не Инсадон. Небольшие коммерческие заведения и крошечные городские домики вплотную притиснуты друг к другу. Кое-где на улице своеобразие индивидуальных зданий заслоняется разноцветно подсвеченными надписями на фасадах: желтые и оранжевые, синие и зеленые баннеры рекламируют мастерские по ремонту компьютеров, бутики одежды и антиквариата. Инсадон – транспортная магистраль, и градостроители постарались сохранить здесь некое суматошное ощущение старой азиатской улицы. По выходным она закрыта для движения автомобилей. Жители воспринимают ее как собственную пешеходную рыночную площадь каждый день недели, и мы последуем их примеру, расхаживая взад и вперед, делая покупки через окна, любуясь освещенными надписями, резными входами и окнами зданий, выступами и нишами.
