Медленно снимаю очки и поворачиваюсь к Раде. Она не сказала, когда рядом был Вадим — только наедине. Смотрим в глаза друг другу, кажется, целую вечность.
— Люди меняются, — наконец-то отвечаю. — Тем более когда их постоянно бросают, когда они чувствуют себя ненужными. Тебе не понять.
Я пытаюсь вложить в слова хоть какие-то эмоции, но выходит равнодушно.
— У тебя осталась память об этом, но не сами чувства, — говорит Рада и откидывается на сидении. — Ты выжжена дотла. А теперь попробуй возродиться, найди стимул.
Не успеваю ничего ответить — в машину садится Вадим. Он ощущает эту атмосферу, но только смотрит вопросительно, ничего не спрашивая.
— Поехали, — киваю я, понимая, что слезы начинают меня душить.
Потерпеть немного и снова лечь, спрятаться в своей комнате. Вадим не спрашивает, куда отвезти Раду — везет к нам домой. К нам? Чей теперь это дом?
Мы едем в полной тишине, только с легким шорохом кондиционера. А меня снова как будто окутывает аура сидящей за моей спиной женщины. Она теплая, надежная, ласковая.
И, потерявшись в этих ощущениях, я хочу задать много вопросов. Ее присутствие меня выбивает из колеи. Чувствую, что и Рада мне хочет многое сказать. Может, наконец-то мои вопросы не останутся без ответов.
Глава 37 Вадим
Я физически ощущаю возникшее в машине напряжение. Лиза уже сидит без очков, какая-то прибитая, поникшая, похожая на маленькую обиженную девочку.
И в этой тишине я снова начинаю ее чувствовать. Гребанный эмпат или телепат, хрен разберешь. Еще и присутствие мамы добавляет какой-то неловкости, что ли… Поэтому из машины я выхожу с удовольствием, едва въехав во двор.
Я так устал за эти дни, что сейчас хочу просто присесть. Дома сразу иду в гостиную, открываю бар, наливаю коньяк и, устроившись на диване, откидываюсь на спинку. Рядом устраивается мама и тихо спрашивает:
— Вадим, обязательно надо было переспать с женой отца?
Я даже не отрицаю — бесполезно. Потираю переносицу и отвечаю:
— А может, это она переспала со мной, а не я с ней?
— Ты пытался сбежать от своих чувств в Нью-Йорк, но судьба все равно вернула тебя сюда.
— Нет никаких чувств, — отрицательно качаю головой, не зная, кого больше в этом пытаюсь убедить.
— Все неправильно, — говорит мама со вздохом. — И в этом виноваты мы с твоим отцом.
С интересом смотрю на нее — и тут доходит.
— Ты узнала ее?
Теперь настает мамина очередь удивляться:
— А ты знаешь, кто она? Откуда?
— Она мне не понравилась с первого взгляда. Не знаю почему, но интуиция просто орала, что с ней что-то не так. И я начал копаться в ее прошлом. И все бы ничего, если бы в Москве ты не рассказала, что вы с отцом хотели удочерить девочку по имени Маша. Тогда я и понял, какие мотивы ею двигали. Приехал, хотел, чтобы она все рассказала отцу, но не успела. Кстати, где она?
— Пошла куда-то прямо по коридору.
— В кухню. Скорее всего, сидит на веранде с кофе и сигаретой.
— Это вряд ли, — уверенно заявляет мама. — И что ты сейчас будешь делать?
— Сейчас я хочу отдохнуть.
— Ты же понял, о чем я спрашиваю, — теперь голос приправлен укоризной. — Я про нее.
Сжимаю в руке бокал. К таким вопросам я не готов. Но усталость тут же отступает. На смену ей возвращается злость.
— Пусть эта лживая сука катится куда угодно. Или остается здесь, а я вернусь в Питер. Надо как-то поднять с колен фирму отца.
Молчание, оно затягивается, пока мама не говорит:
— Ты у меня стал уже таким взрослым.
Не люблю все эти родительские нежности. Если отец сдержан… был, то мать иногда перегибает.
И нет у меня никаких чувств, кроме ненависти. Я вряд ли когда-либо избавлюсь от мысли, что именно Лиза убила отца. Свою вину я отрицаю, не могу положить этот груз на плечи. Ко всей боли, что и так плещется во мне, чувства вины не надо. Оно меня убьет.
— Жизнь за жизнь — справедливый обмен, — слышу мамины слова, но не понимаю их.
Коньяк и усталость делают свое дело. Мне все воспринимается сквозь призму, я не хочу о чем-то думать, анализировать что-то.
— Мама, почему вы с отцом оставили ее?
— Я никогда ее не оставляла, но потом, если она захочет, то все расскажет тебе сама.
— Сомневаюсь.
Почему-то собственные слова ударяются о грудь. Я не хочу ее больше видеть, но в то же время и хочу. И не та степень доверия между нами, чтобы мы рассказывали друг другу о чем-то таком, сокровенном и личном. Секс у нас получался, а вот общение вряд ли получится.
Я немного не понимаю, почему мать так равнодушна. Она узнала, что девочка, которой собиралась стать матерью, вышла замуж за ее бывшего мужа. И ничего.
Да, моя мама может кому-то показаться странной, но за каждой непонятной фразой скрывается глубокий смысл. Мне понадобилось время, чтобы это понять, а уж незнакомому человеку…
— Она тебя понимала? — спрашиваю, зная, что мама мой вопрос поймет.
— Она была удивительной девочкой. Такая умная, такая красивая… Она была похожа на меня, но представь, что бы было, если бы ты считал ее своей сестрой?
Замолкает, а я пытаюсь представить эту ситуацию, но не могу. Лиза — моя старшая сестра? Да ну нахуй. Но может, тогда у меня не возникло бы желания ее трахнуть.
И что с этим желанием делать? Пусть я ее ненавижу, не могу простить, но это чертово притяжение никуда не делось. И теперь снова ненавижу сам себя.
— Но все получилось так, как получилось, — выдаю в итоге.
— И вам обоим будет еще больнее. Только вы должны пройти через это, иначе так и не поймете друг друга, а должны. Не только ради себя.
Сейчас мой мозг не способен разгадывать мамины загадки. Но интуиция снова начинает орать, вот только я не понимаю, о чем она. Пытаюсь думать, но тут же раскалывается голова.
— Мама, ты о чем? — прямо спрашиваю.
— Она не сказала… — тихо протягивает и громче говорит: — Отдохни, а я пока поговорю с ней. Но не надо ее ненавидеть — она всего лишь маленькая запутавшаяся девочка. Поверь мне, она уже осознала свои ошибки.
А вот в этом я очень сомневаюсь. И если Лиза осознала что-то для себя, то я понимаю, что мне надо забыть обо всем, чтобы хоть посмотреть на нее.
Глава 38 Лиза
Я бездумно смотрю на морскую гладь, внутри — пустота. Такая черная, поглощающая, сжирающая все, она заполняет меня, я в ней захлебываюсь.
Слышу шаги за спиной, но никак не реагирую. В соседнее кресло опускается Рада и тоже молчит. Не знаю, сколько мы так сидим, пока я не спрашиваю равнодушно:
