— Никто не мешал вам получить образование и зарабатывать хорошие деньги, — спокойно ответила Лиля.
— Это кто вообще такая? — повернулась ко мне Катя.
— Успокойся, — попросил устало. — С Родионовым твой муж знаком не был, а с майором Горецким?
После недолгих раздумий последовало отрицательное покачивание головой. Вообще не понимаю, какого хрена происходит вокруг. Уже серьезно подумываю, что Родионов просто херней какой-то занимался.
— А какой вы веры? — снова спросила Лиля, но я попридержал вопрос: это тут вообще при чем?
— Православной, — ответила Катя.
Еще пара вопросов — и мы попрощались. Я держался до машины, хотя хотелось устроить Лиле допрос прямо в подъезде. Какого хрена это было?
Блядь!
Но, оказалось, что не у одного меня были вопросы. Только Лиля умела держать себя в руках гораздо лучше меня.
— Женя, — теперь она меня дернула за локоть. — Скажи, она была одновременно со мной или после?
Глупая бабская ревность! Сказать бы сейчас, что это не имеет значения, но стоило наткнуться на этот взгляд… Там была пустота. Ни боли, ни отчаянья, ни ревности. Взгляд мертвых людей, которые продолжали жить без смысла — я видел таких в зале суда во время вынесения приговора, я видел такого человека в зеркале.
И, твою же мать, я погладил ее костяшками пальцев по щеке, тихо сказав:
— Одновременно с тобой никого не могло быть.
Глава 4 Лиля
Я сейчас, наверное, походила на сумасшедшую ревнивицу, хотя права на это не имела. Но в такие моменты люди не осознают, что говорят глупости. И я была готова к тому, что Женя меня пошлет к черту. Знала же тогда, нет, чувствовала, что у него никого не было. Зачем спросила? Потому что дура ревнивая. Сапожник без сапог, не могу с собой совладать.
Но реакция Жени меня удивила. Я как бездомная кошка хотела заурчать от удовольствия, когда он погладил меня по щеке. Только это снова была секундная слабость. Не я так считала — он сам. Для меня это было проявлением чувств, которые были заброшены в самый дальний угол сердца, потому что причиняли боль. И я понимала это.
Женя быстро убрал руки в карманы куртки и перевел тему:
— Ты сейчас куда?
Я растерялась. Неопределенно пожала плечами, хотя хотела ответить: «С тобой». Мы стояли посреди двора, как будто потерянные или в городе, или во времени, пока к нам не подошел мужчина. Люди сновали туда-сюда, но этот остановился возле нас и сказал:
— Лилия Николаевна, вас к телефону.
— Простите? — не поняла я, глядя на смартфон, который мне протягивали.
— Ты кто такой? — спросил Женя, нахмурившись и притянув меня к себе.
— Сергей Владленович не любит ждать.
Кто бы сомневался. Я взяла телефон и сказала в трубку:
— Слушаю.
— Ты меня игнорируешь?
— Телефон в машине забыла.
— Я свою часть сделки выполнил. Очередь за тобой.
— Я помню.
— Да неужели? — усмехнулся Богданов. — А я уже решил, что тебя любовной лихорадкой накрыло. Поторопись, терпение не самая сильная моя сторона.
Он отключился, не попрощавшись. Видимо, вежливость тоже не входит в список достоинств Сергея Владленовича.
Я хотела отдать смартфон мужчине, который продолжал топтаться рядом, но Женя перехватил мою руку и повторил:
— Так ты кто такой?
— Саня, — пожал плечами человек Богданова.
— Кого пасешь, Саня? Ее или меня?
— Ее, — кивнул в мою сторону.
— До свидания, — сказала я, прервав этот бесполезный допрос.
У Сани на лице написано, что он ничего не знает и просто выполняет приказ. Ну, пусть ездит за мной по городу, раз получает за это деньги. Я не против.
Но Женя выглядел недовольным. Проводив взглядом моего соглядатая, он повернулся ко мне и спросил:
— Где твоя машина?
— Возле магазина.
— Идем.
Это звучит лучше, чем «иди». Если бы я еще взяла Женю за руку, то почти забыла бы, что мы когда-то расставались. Но, наверное, это уже слишком. Мы молча дошли до парковки магазина и устроились в салоне автомобиля. Я завела двигатель и включила печку, только почувствовав, что замерзла.
— Есть ручка и бумага? — спросил Женя.
— Не знаю. В бардачке посмотри.
Я пока взяла забытый телефон и увидела два пропущенных от Богданова и один от мамы. Написав ей сообщение, что перезвоню позже, услышала вопрос:
— Ты в бардачок заглядывала вообще?
Подняв глаза, я увидела у Жени в руках ежедневник. Да уж, знала же о привычке отца все записывать и даже не попробовала найти этот источник информации.
Отрицательно покачав головой, я ответила:
— Только в квартире бумаги просмотрела.
Женя начал листать страницы, и я подалась к его сидению, чтобы тоже видеть. Расписание встреч, дел с именами, датами, временем и местом. Все в одном и том же порядке, четко, понятно. Конечно, здесь было записано не каждое передвижение отца. К чему записывать обычный распорядок? Или, например, не заранее запланированную встречу?
Примерно в то время, когда отец запросил дела Елизаровой и Карпова, он встречался со своим старым другом. Я сразу и не поняла, кто такой Павел Медведев, но потом вспомнила дядю Пашу, однокурсника и коллегу отца. Он появлялся у нас по праздникам, а потом пропал. Мне было лет шестнадцать, кажется. Конечно, я не придала этому значения тогда. Мне вообще до какого-то изредка появляющегося дядьки дела не было, но сейчас стало интересно.
— Надо поговорить с дядей Пашей, — вслух сказала я.
Женя повернул голову, и мы оказались так близко, что я даже перестала дышать. Он смотрел мне в глаза, а потом тихо спросил:
— Какой он?
Я откинулась на своем сидении и, глядя в никуда перед собой, ответила, сразу поняв вопрос:
— Тяжело описывать человека, которого ты любишь больше всего на свете. Характер, конечно, не сахар. И это даже не переходный возраст, он всегда был таким. Когда был маленьким, почти не плакал. Только хмурился точь-в-точь как ты, сжимал кулачки и звуками пытался показать, злится он, больно ему или чего-то хочет…
Замолчав, посмотрела на Женю. Он крутил сигарету, между бровей опять пролегла вертикальная складка, и я боялась, что любое слово может снова спровоцировать его. Как я вообще могла рассказать тринадцать лет жизни ребенка, сидя на парковке перед магазином?
Женя еще немного помолчал, я тоже, бросая на него косые взгляды. А потом… Это было настолько неожиданно, что до меня даже не сразу дошел смысл вопроса. Горло как будто сдавила невидимая рука, разогретый воздух начал искриться, а в груди повернулась раскаленная кочерга.
