— Sans toi je ne suis pas moi (фр. без тебя я не я), — ответил, даже сам не поняв, что на французском.
— Ты помнишь! — удивилась Лиля.
— Каждый урок. Мне нравились твои поощрения за правильно выполненные задания.
И вдруг пришло осознание, что мне не больно вспоминать. У меня, наверное, настолько прочно связались понятия «боль» и «воспоминания», что я не мог их разделить и воспринимать по отдельности.
А ведь боли были на самом деле фантомными. Я сам себя убедил в этой ассоциации, чтобы не думать, насколько был счастлив.
Лиля убрала свою руку из-под моей и сказала:
— Я принесу обезболивающее.
— В этот раз без снотворного? — открыл я глаза.
— Только если с чем-нибудь для понижения уровня сарказма.
Я поднялся с дивана и, усмехнувшись, пошел в ванную. С ума сойти! Мы только встретились, а как будто и не расставались. Я был одержим Лилей тринадцать лет, и все так просто решилось. Пусть еще не до конца, но первые шаги оказались проще, чем я предполагал.
Может, я сумасшедший, если думаю, что все слишком просто, но диагноз сам себе не поставлю. Может, я совсем не знаю эту женщину, но хочу в ней видеть ту девочку, которую любил. Даже до сих пор люблю. Или люблю только то, что было когда-то между нами?
Что ж, не диагноз, но вывод: я запутался…
На кухне было темно, в зале — пусто. Лиля застилала кровать в комнате, в которой я никогда не был. Комната родителей.
— Лиля, — позвал я, и она обернулась, снова задержав взгляд на моей татуировке.
— Прямо в блистере, чтобы ты не сомневался, — кивнула Лиля на прикроватную тумбочку, на которой лежали таблетки и стоял стакан воды. — И еще… — добавила, как будто сомневаясь, говорить или нет.
— Что? — насторожился я.
Мне не нравится подобная интонация. Как гром вдалеке. И думаешь, обойдет тебя гроза стороной или нет.
— Ты только не злись.
Еще лучше.
— Лиля?
— Послушай, я встречалась с адвокатом отца и ознакомилась с завещанием.
А вот тут я совсем перестал что-либо понимать.
— Я-то здесь при чем?
— Мы сегодня заговорили о Париже, отец недавно там купил квартиру на Марсовом поле, — сказала Лиля.
— Ну, теперь у тебя будет своя квартира.
— Он оставил ее тебе.
Я не сразу понял. Если это идиотская шутка, то иронию Родионова я не оценил. Какого хрена, спрашивается?
— Твой отец с ума сошел?
— Я долго думала над этим жестом и пришла к выводу, что так он пытался извиниться перед тобой за что-то, хотел загладить вину, расплатиться за что-то. А подобное он мог выразить только в денежном эквиваленте, хотя адвокат сказал, что есть какое-то условие, но я не в курсе. Сегодня ты сказал, что мой отец старался лучше, чем человек Богданова. Так расскажи мне, почему старика терзало чувство вины?
Я надеялся, что она забыла о том разговоре, а в итоге сам напомнил, заговорив о Париже. Но кто же знал, что Родионов… Вообще-то, это полный пиздец. Квартира на Марсовом поле, какое-то условие. Может, это не извинение, а издевательство?
Твою мать…
Потерев лицо руками, я опустился на край кровати и, похлопав рядом с собой по матрасу, сказал:
— Присаживайся. История не какая-то сверхъестественная, но вспоминать все равно не хочется.
Лиля села на кровать и провела рукой чуть выше пластыря на моем боку.
— Я заметила у тебя едва заметные шрамы, когда обрабатывала рану. Раньше их не было.
— Ты же уже знаешь, что у твоего отца были знакомства в криминальных кругах? Когда в нашу последнюю встречу я сказал ему, что никогда и ни за что не откажусь от тебя, мне показалось, что он меня понял. Но, как оказалось, зря. В тот же день я прочувствовал на своих костях, что слово «нет» твой отец не понимает. Пришел в себя я на турбазе недалеко от города через три дня. Собака местного сторожа нашла меня в лесу, и мне очень повезло, что поздней осенью там вообще кто-то был. Я не помню ничего, но, когда очнулся, рядом со мной сидел Арсен. Хорошо, что его знают многие в городе, сторож оказался не исключением. Он нашел в моем мобильном запись с его именем и позвонил. А когда я окончательно очухался, ты уже улетела в светлое будущее. Вот и вся история.
Лиля молчала и… плакала. Беззвучно, только слезы по щекам катились. А глаза… Ее глаза стали еще ярче. Два изумруда на побледневшем лице.
Я машинально протянул руку и провел пальцами по ее щекам.
— Ты ни в чем не виновата.
— Виновата, Женя. Я могла вернуться раньше, ведь знала, где ты живешь, работаешь, даже твой номер телефона. Но… Страх всему виной. Я лелеяла свою иллюзию, боясь разбить ее о суровую реальность.
— Все уже в прошлом, — ответил я и, переместив руку на Лилин затылок, притянул ее лицо к своему.
Да, пусть это уже не одержимость, но от своей зеленоглазой зависимости я не избавился.
Глава 12 Лиля
Я с трудом воспринимала слова Жени. Отец, конечно, не был подарком, но это… Черт возьми, это переходило все границы! А потом он смотрел мне в глаза и равнодушно говорил: «Так бывает».
Но так не должно было быть. Это даже не родительский эгоизм, а какое-то извращенное понятие, которому нет места в голове адекватного человека. Патологическая любовь к своему ребенку? Не дай бог стать когда-то таким же родителем.
Я сама не почувствовала, что плачу, пока Женя не смахнул пальцами слезы с моих щек. И меня накрыло чувство вины. Да, я понимала, что ни в чем не виновата, но все равно…
Не должна была уезжать.
Не должна была верить.
Должна была вернуться раньше.
И отец в качестве извинения за две сломанные жизни решил откупиться. По-другому это не назвать. Может, к старости он стал сентиментальным? Увы, мне до сих пор не понятны мотивы его действий.
Женя, видимо, решил доказать мне, что не стоит терзаться чувством. Притянул к себе за шею и поцеловал. И это был не такой поцелуй, как вчера в подвале Арсена или как утром в соседней комнате. В нем не было больше терзающей ненасытности, как будто мы пытались утолить жажду одержимости. Это было нежно, до щемящего ощущения в груди, от которого перехватывало дыхание.
И я хотела раствориться в этом поцелуе, но Женя отстранился и выругался сквозь зубы, схватившись за бок.
Вроде бы и ничего необычного, но как только мы оторвались друг от друга, я почувствовала себя неуютно, неловко, скованно. Чтобы не начинать самоанализ, отвернулась к окну и спросила:
— Что завтра делать будем?
