Выстрел или просто щелчок?
Выпитый коньяк бродил в организме, но мысли были трезвыми. Алкоголь просто дал стимул, притупил чувство самосохранения. И когда за нами почти беззвучно закрылись двери гаража, я поняла — обратно нет дороги. Хотя возможности, что он выкинет меня сейчас, я не отрицала. Даже была готова.
Ратомский открыл дверь и вышел, спросив:
— Передумала?
Я продолжала сидеть в машине, ожидая любого выпада с его стороны. Он остановился напротив капота, глядя на меня через лобовое стекло. И тут я захотела сбежать. А еще лучше — раствориться, провалиться сквозь землю.
Ну нет! Не дождешься. Снова же первый отступишься, Ярослав Владимирович.
Выйдя из машины, ответила:
— Тебя так не устраивает мое общество?
— Ты интересная, — ответил он, нажав на брелок.
Идя за ним к дому, я вспоминала, как меня обычно называли. Красивая, куколка, милая… И меня это раздражало. За внешностью никто не видел, что у куколки есть интеллект, да даже очень высокий. А вот его «интересная» для меня было комплиментом. Неужели рассмотрел что-то, кроме милого внешнего вида?
Нет, не мог. Слишком глубоко я спрятала своих демонов…
Мы зашли все в ту же комнату, напоминавшую стерильную операционную. Белые тона стали еще ярче при свете мощных лампочек.
Ратомский отошел куда-то в конец комнаты, повернувшись ко мне спиной. Я услышала звон стекла, а потом увидела, как он обернулся, держа в руках два бокала и бутылку «Хеннесси». А губа-то не дура.
— Зачем ты приходил к Калинину? — спросила я, продолжая стоять в дверях.
— Жду твоих предположений, — подкатил Ратомский столик на колесиках к дивану.
Отлично, сыграем и в эту игру.
— Тебе нужна была его консультация, — начала загибать пальцы, — или ты хотел что-то узнать. Эти варианты первыми приходят на ум.
— Почему ты не заходишь, боишься? — спросил он, даже не посмотрев на меня, и открыл бутылку.
Очередной вызов. Он давал мне выбор — сделать этот шаг или уйти. Принимаю.
Я присела на диван рядом с ним. Близко, очень близко. Наши бедра соприкасались, я чувствовала его дыхание, его запах.
— Чего ты добиваешься? — спросила я. — За что мстишь?
Эти вопросы уже звучали, но кроме как «ты меня бесишь» или что-то в этом роде не услышала. Он сам не понимал. Мы оба слишком запутались. У нас остались только инстинкты, первобытные, базовые. Выживание и доминирование.
Мой вопрос, как я и предполагала, был проигнорирован.
— Дина, ты сука, — сказал он вроде бы с облегчением, как будто открыл какую-то тайну.
— Еще какая, — подтвердила я, даже не обидевшись.
Мы одновременно отвели взгляды друг от друга и стали рассматривать несуществующие узоры на стене напротив дивана.
Я чокнутая. Действительно. И в этом виноват он. В том, что дал мне наркотик, с которого я слезла уже давно. Он — мой рецидив. И я готова идти до передоза.
— Ты меня хочешь? — снова повернула я голову и, увидев, как он сделал то же, облизнула губы.
Но одна капелька нарочно скатилась по губе на подбородок. Я наблюдала, как он следит за мокрой дорожкой, но продолжала делать вид, что все нормально. Так и надо.
Ратомский подался немного вперед, как будто это был порыв слизать привлекающую внимание жидкость.
Но я еще сомневалась во всем. Как только я думала, что цыпленок испекся, он снова оказывался сырым, хоть и с хрустящей корочкой. Наша борьба стала делом принципа. Только вот пока я не понимала ее вкус.
— Я тебя хочу, и ты сама это понимаешь. Но это не значит, что что-то изменится.
Не подвел. Подтверждение, но с ограничением.
Да к черту все!
Я оставила бокал и перекинула одну ногу на другую сторону, оказавшись с ним лицом к лицу. Его руки тут же прошлись по моим ногам, потом выше… И остановились на талии. Господи, я, возможно, дура, но мне нравится сидеть вот так на нем сверху, смотреть вниз и чувствовать его в своей власти. Я обняла его за плечи и чуть двинулась вперед, почувствовав, что хватило бы и меньшего. Стояк подо мной был каменным, а руки все сильнее прижимали.
Я провела рукой по его лицу, остановив большой палец на губах, а потом шепнула, наклонившись:
— Покажи мне, как это ничего не изменит.
А потом я сама легко коснулась его губ своими, тем самым дав выбор. И выбор его был в мою пользу.
Глава 8. Ярослав
Ее поцелуй был со вкусом коньяка и лимона. Кажется, она смогла добиться своего — мои мозги почти отключились. Я закрыл глаза и почувствовал теперь каждую ноту ее запаха: ваниль, корица, мускатный орех, кориандр, гвоздика. И через эти пряности пробивался едва ощутимый шлейф цитруса и бергамота.
Она осторожно касалась моих губ, как будто спрашивала. Ждала, что я стану делать дальше?
Я переместил руки с ее талии на спину, притянув к себе еще ближе. Даю зеленый свет.
Губы с хмельным запахом исчезли, оставив только послевкусие, и я открыл глаза. Она смотрела на меня, блядь, как археолог на новую находку.
— Что? — спросил я.
— С тобой не скучно, — ответила она, запустив руки под мою футболку и начав стягивать ее.
Что бы она сейчас не сказала, что бы не сказал я, мы все равно останемся игроками в покер, где ты знаешь, что твой соперник шулер, но продолжаешь делать вид, что веришь. И при этом сам держишь туз в рукаве.
Я не остался в долгу. Оттолкнув ногой столик, который ударился о стену напротив, я снова провел рукой от ее лодыжки до бедра и спросил:
— Повторишь стриптиз?
Был уверен, что она стушуется. Не сможет. Но ее пальцы лишь снова скользнули по моим губам, и она поднялась. Все те же уверенные и грациозные движения, когда она стягивала с себя одежду. И сейчас, при ярком свете, я заметил, что она не так идеальна. Нет, формы ее тела были идеальными. Но чуть над резинкой кружевных трусиков была еще одна татуировка, которой она прикрыла шрамы.
«Нож», — отметил я.
Более светлые отметины спускались на левое бедро. Что еще есть на теле и в душе этой женщины? Она снова стояла передо мной в одном белье, и рассуждать я уже не мог.
Тоже поднялся и, проведя по ее спине рукой, расстегнул лифчик. Он упал к нашим ногам, и тут же мои руки потянулись к ее груди. Я пропустил соски между пальцев, а потом резко выкрутил, на что услышал:
— Ай!
Но это был не возглас боли. Скорее, неожиданности.
— Я так понял, что ты любишь пожестче, — усмехнулся ей в ухо, дав тем самым последнюю возможность уйти и прервать это безумие.
