– У щёк твоих коралловый оттенок,
Когда смеёшься на закате дня.
Ты до беспамятства в морскую пену
И трижды до беспамятства в меня,
– однажды сочинил я.
Эти строки оставались со мной на протяжении всей моей жизни, как колыбельная, ода любви, как молитва, которая возносит от черноты отчаяния. Её голос, читающий их, звучал в моей голове, даже когда её самой не было рядом.
Глава 4
Ты веришь мне или нет?
Мы провели, прижавшись друг к другу, несколько дождливых дней. Эвери пела мне песни, светло улыбалась, открывалась всё глубже и всё честнее. И, наконец, мы стали близки, как если бы были одним целым. Мы синхронно дышали и двигались, будто в долгом медленном танце, и чувствовали необъяснимо, но ясно, что он обречен на безвременный конец – оттого дыхание становилось ещё глубже и упоительнее.
– Если проведу ещё одну неделю взаперти, сойду с ума, так и знайте, – громко объявил Чарли и демонстративно отвернулся к стене, лёжа на своём матрасе.
Теперь между ним и его младшей сестрой Валерией спал Ари, который всё ещё не оправился от потрясения и был крайне молчалив и скован в движениях. В этот раз на громкий выкрик Чарли он отреагировал взглядом полным испуга. Кудряшка заботливо села рядом с ним и предложила миску с тёплым картофельным бульоном.
Кудряшкой Валерию называл Симон, братья, а позже и я. Она делала вид, что это прозвище обижает её и всякий раз злобно хмурилась и просила относиться к ней серьезнее, но все мы осознавали, что в этом слове хранится нежнейшая любовь её отца к своей кудрявой девочке, а теперь и память о нём.
– Вот. Поешь, он ещё тёплый, – сказала она тихо, чтобы не разбудить Сарру. – Мы теперь вместе. Не бойся, здесь тебя никто не обидит.
Ари поднял большие уставшие глаза на неё и, чуть помедлив, взял еду.
– Не понимаю, как вы можете сидеть здесь, – снова выпалил Чарли. – Я бы сейчас же пошёл и перебил мясоедов, каждого, кого встретил.
– Ты же знаешь, что это не навсегда, – прошептала Эвери, засыпавшая на моей груди. – И говори тише, будь добр.
– Не зря же отец оставил нам оружие. Он не хотел, чтобы мы сдались и спрятались.
– Он хотел, чтобы мы берегли друг друга, – сказала Кудряшка. – Посмотри, сколько нас. Позаботься лучше о тех, кто рядом. Можешь например отдать Ари свою подушку, ему хуже, чем тебе.
– Вы не понимаете меня! Отец не сидел бы здесь, он бы сражался, – сказал Чарли, швырнув в Валерию свою небольшую перьевую подушку.
– Я понимаю тебя, – неожиданно для всех ему ответил Ари. – Я понимаю, я тоже сражался бы с ними.
Ари был двенадцатилетним мальчишкой, худым, как и все мы. Ростом он был чуть ниже Чарли, а его прямые, грязные и спутанные белые волосы спускались почти до пояса.
Когда он заговорил, все мы замерли в ожидании услышать от него наконец хоть что-нибудь. От такого внимания он смутился и опустил голову.
– Вот! Поняли? Он понимает! Отец будет гордиться, что у нас есть ты, Ари! – снова громко сказал Чарли и похлопал его по плечу.
В свете огня в печи я увидел, как Ари слабо улыбнулся.
– Вот кто будет мне братом в бою с этими монстрами! – Чарли вскочил на ноги. – Ты наша семья, понял, Ари?
Чарли протянул Ари руку и тот несмело поднялся.
– Смотри, брат, – продолжил свою гордую речь Чарли. – Это наши девчонки.
Вытянутой рукой он показал на Валерию, на чьём лице читалась нескрываемая усмешка, на спящих Сарру и малыша Джека, на сидящего под боком у Эвери и с восторгом глядящего на него Давида, на Эвери, и на меня.
– Мы должны их защищать. Всегда. Они наша семья. Наш дом. И чтобы ни случилось, они должны чувствовать себя спокойно за нашими спинами. Поэтому теперь мы должны поклясться, что будем вечно охранять их покой, и умрём за них, если потребуется.
– Клянусь! – торжественно произнёс Ари, просиял и будто даже сбросил с себя прежнюю робость. – Клянусь защищать всех вас.
Его голос показался мне необычно приятным, будто неземным.
– И я клянусь! Всегда! – объявил Чарли и в который раз провёл по нам взглядом.
– И я клянусь! – крикнул Давид.
Эвери и Валерия громко рассмеялись.
– Отлично, теперь мы можем спать спокойно, – сказала Валерия, укрываясь одеялом. – Может этим и займёмся?
Чарли не обратил на сестру никакого внимания.
– Мы должны скрепить клятву кровью. Где наш нож, Эвери? – решительно спросил он.
– Даже думать об этом не смей, – ответила ему старшая сестра, собрав в голосе всю строгость.
Чарли издал затяжной стон обиды.
– Слюни тоже подходят, – не растерялся Ари. Он отошёл от постелей к порогу и плюнул прямо на бетонный пол. Чарли плюнул туда же. Так же сделал подбежавший Давид. Ари закрепил клятву, размазав их слюни по полу своим ботинком.
– Вот и всё, – удовлетворено заключил Чарли. – Теперь мы можем идти на первую охоту на мясоедов. И нам не помешает оружие!
Он уставился на Эвери в ожидании.
– То, что вы оплевали нам пол, не значит, что я дам вам выйти на улицу, – сказала она устало.
– На самом деле, Эвери, тебя никто не спрашивает. И главнее не тот, кто старше, а тот, кто смелее. Вот что. А нож я сам найду!
– Чарли, послушай, – на этот раз ему ответила уже не Эвери, а сама Сарра.
Её голос звучал ещё слабее, чем прежде. Она повернулась на спину и посмотрела на сына, который замер в ожидании её слов.
– Чарли, я так горжусь тобой, родной, ты самый смелый из всех, кого я знала. Ты точно как твой отец. Я ничего не боюсь, зная, что ты есть, что ты рядом со мной. Кто же ещё меня защитит?
– Вот мам! Я так им и говорю! Кто же ещё? – голос его дрогнул.
– Послушай меня. Именно поэтому отец и не боялся оставлять нас здесь. Он знал, что есть ты. Он сам так и сказал. Поэтому прошу тебя, останься здесь с нами. Если ты пойдёшь сражаться с ними, то оставишь нас, разве нет?
Чарли опустил голову.
– Я просто не могу сидеть здесь. И отец не смог бы.
– Биться с мясоедами бессмысленно, Чарли, ты же знаешь. Мы все отправимся в Арабеллу совсем скоро. А вот там твоему отцу понадобятся такие защитники, как ты и твой смелый друг. В тех местах существуют монстры куда опаснее мясоедов, – с необычайной нежностью ответила Сарра сыну, но, говоря о монстрах, она проскользнула по мне многозначительным взглядом.
Монстра, про которого она говорила, я называл Богом. Я поклонялся и верил ему. Но тем вечером я яснее прежнего осознавал, что любовь к наполнявшим эту комнату, разлилась по моему сердцу и вытеснила прежние заботы и убеждения. Эта любовь сияла ярче огня, ослепляла и сбивала с пути. Но я, подобно любому влюблённому, смирялся быть ведомым только ей.
