Иллюстрированная энциклопедия тёмных тварей, глава 13.
– Осторожно, двери закрываются. Следующая остановка…
Здесь не все – люди, и Саша точно это осознавала. Как только она спустилась в метро и села на свое место, очки тут же начали жечь. Жечь, как жгут металлические дужки на улице, и появилось нестерпимое желание их снять. Но, будто осознавая, что так и надо, Саша, жмурясь от боли, привалилась щекой к металлическому поручню и устало прикрыла глаза.
Кажется, скоро она будет дома. Скоро она проснется.
Для нее сейчас дом казался чем-то невыносимо далеким и неродным. Скоро она проснется, и ей придется идти в школу – да что школа? Что ей теперь одноклассники? Что ей Аня, которая, конечно, может быть сколько угодно сильной и классной, но она никогда не была наедине с голосами в собственной голове. Она никогда не изгоняла из Города целую темную сущность. Ей, в конце концов, никогда не предлагали стать Гражданином.
Очки перестало жечь, и Саша открыла глаза, чтобы распахнуть рот в немом крике удивления.
Людей в вагоне не было вообще. Ни одного.
Снимаешь очки – и перед тобой статный, деловой мужчина в офисном костюме, который скучающе привалился к поручню, читая что-то в телефоне. Надеваешь очки – а мужчина-то в лохмотьях, и лица у него нет, только черный, скомканный провал рта на всю голову, будто кто-то взял и проткнул его ручкой. Намазал маркером. Вот женщина в откровенном красном платье, виляет бедрами, манит рукой – а вот надеваешь очки, и перед тобой ни мужчина, ни женщина. Только острые, выпирающие зубы. Вот парень, похожий на Атеиста, который спас Эрика. И ее бы они, наверное, тоже спасли, если бы в лодке было больше места.
Надеваешь очки – и парень остается таким же, только вместо глаз черные провалы. Да и черты лица смазаны, будто рисовал плохой художник. Будто это нечто изо всех своих сил пыталось стать похожим на человека, но не смогло. Буквально чуть-чуть не хватило.
– Девушка, вы на станции будете выходить? – упс. Кажется, ее заметили. Не-Атеист подходит ближе и облизывается. А язык у него длинный-длинный, полметра, наверное, и пасть от уха до уха.
– Нет, мне до конечной, – Саша сжала кулаки. Уйди, пожалуйста, уйди, уйдиуйдиуйди.
Нечто открыло рот, и из глотки на Сашу пахнуло сладковатым запахом гнили.
– Я сяду рядом, не против? Вы, девушка, больно красивая. Аппетитная, я бы так и съел…
Полуметровый язык прошелся от одного конца острого зуба к другому, залез в нос с отвратительным звуком и Саша вскочила. Внутри все сжалось от страха, и, понятия не имея, что это за станция, она выскочила из поезда.
Привалившись к мраморно-холодной стене, она отдышалась, смотря на исчезающий в темноте туннеля поезд. То Нечто с успело с укором взглянуть на нее из-за захлопнувшихся дверей. Вода по капле заливала Саше ноги, и она поняла, что нужно подниматься наверх. Решение было, кажется, не ее, но в тот момент она настолько сильно тряслась от страха, что не заметила явной глупости всего происходящего. Может быть, сконцентрируйся она чуть лучше, она бы вспомнила, что говорил ей Альберт Андреевич, и села бы на другой поезд, пусть даже вода стояла бы по пояс.
Но Саше никогда не было так страшно, пот лил по ее лицу, в конце концов, ей было всего тринадцать и она никогда не попадала в такие ситуации. Именно поэтому она спокойно поднялась на эскалаторе к выходу.
Даже не подумав о том, что ни в одном городе пока еще не построили станцию «31 АБВГД».
* * *
Первое, что почувствовала Саша – дикий, пробирающий до костей холод из глубин Антарктики. Железные дужки очков впились в кожу, и она зажмурилась от боли. Снега было так много, что ничего вокруг не разглядишь – а ничего вокруг и не было.
Огромная бетонная платформа полтора на полтора метра, внизу лестница, уходящая вниз так далеко, что ступени терялись в темноте, да зависшая в небе луна. Сашка поежилась от холода.
– Наверное, это все бред про то, что станцию затопило, – она повернулась к выходу из метро и поперхнулась от удивления.
Выхода из метро больше не было. Нет, не так. Его словно никогда и не существовало, словно это все ей привиделось: ни бетона, ни следов спешно засыпанного туннеля – будто кто-то очень быстро работающий из принципа взял и убрал, стер из реальности огромный вход с ярко горящей буквой «М».
– Так, ладно, это не колесо обозрения и даже не Город, – пробормотала Сашка. – Это не страшно. Сейчас мы спустимся по лестнице и…
Но спускаться по лестнице не хотелось. От холода зуб на зуб не попадал, и Саша, вспомнив уроки по ОБЖ в прошлом году, закопалась в сугроб. Снегопад был такой сильный что пока она стояла, ее и так занесло по самые колени. Под снегом было тепло и уютно, прямо как у бабушки с дедушкой – она часто в детстве оставалась у них. Они никогда не ругали ее, никогда не поднимали на нее руку, и не смеялись над ее текстами – однажды дедушка даже предложил купить ей ноутбук чтобы писать было удобнее, а то что она по старинке, с ручкой да с тетрадкой.
Когда мама нашла новую работу и забрала ее обратно в Москву, Саша так не хотела прощаться с бабушкой и дедушкой, что плакала прямо в поезде. Плакала и потом, словив от матери подзатыльник, но уже тихо, на верхней полке, чтобы мать, не дай бог, не заметила.
Спать хотелось все сильнее и сильнее, и Саша прикрыла глаза. Она ненадолго, только на минуточку…
Обычно, пытаясь уснуть, она могла часами ворочаться в кровати и фантазировать: Саша вообще любила фантазировать. Она представляла себе, как на следующий год у них в школе появится новенькая, которая не будет вовсе общаться с толпой девчонок-заводил, а станет Сашиной новой и лучшей подругой. Может быть, у Сашки даже появится парень. Или даже ее переведут в другую школу. Она станет там самой веселой и будет душой компании. Тогда ее будут слушать. И смеяться не над ней, а над ее шутками.
Но в этот раз Саше даже не пришлось фантазировать: глаза сами закрывались, и Саша впуталась в очаровательно-теплую дрему, когда все вокруг становится таким мягким и ватным, и ты мягкий и ватный, и спится так сладко, что ты даже не замечаешь, как проваливаешься в сон…
– Ба! Андреич, смотри! Это же та самая девчонка!
– Революционерка?
– Революционерка, революционерка! Скорее, она уже вся синяя!
Саша недовольно разлепила глаза: кто-то раскопал ее убежище, и теперь на нее откровенно таращились Атеист и Альберт Андреич.
– Ну ты даешь, Революционерка, – Альберт Андреич кряжисто охнул, стянул с себя зипун и натянул его на Сашу. – Быстро греться! Быстро к костру!
Зипун был огромный и мешковатый, и Сашу начал бить озноб. На носу повисла огромная сопля, и Саша с шумом ее втянула. Ее затрясло от холода – мышцы на ногах свело, и Саша, тяжело выдохнув, повалилась на складной стул прямо у костра.
– Да ты не волнуйся так, все в порядке будет, – сказала ей дородная женщина с поварешкой. Волосы у нее были подвязаны кроваво-красной косынкой в белый горох, и это выглядело так по-домашнему, что весь страх куда-то ушел. – Сейчас вот доварим куриный бульон, и будешь как новенькая.
