Но были в этой сплошной текучке работы и положительные моменты. Что-то поменялось после того, как Саша силком вырвалась из сладких грез, и теперь, независимо от того, какая на дворе была погода, они с матерью ходили гулять. Выбирались в торговые центры, где мерили странные, сделанные для инопланетных людей шмотки. Сидели в кинотеатре на каком-нибудь диснеевском мультфильме и всю дорогу домой обсуждали его. Мама рассказывала Саше о своей молодости, о девяностых, о том, как она когда-то подрабатывала на рынке, о музыке, которую она слушала раньше. Все это казалось Саше самым настоящим волшебством.
Рассказывала она и о папе, хотя очень не любила этого делать. При одном вопросе мамино лицо перекашивалось, и она качала головой: раньше. Сейчас же мама, хоть ее и приходилось долго упрашивать, неохотно делилась крохами информации, которую Саша жадно ловила и удерживала у себя в памяти, как жадно ловит остатки воды страдающий от жажды.
– Он был рыжий, как и ты. Рыжий, кудрявый и с зелеными глазами. Когда я его встретила, подумала, что он человек не из нашего времени: больно складно он говорил всякую бессмыслицу, которая потом вдруг резко обретала смысл.
Это было очередное воскресенье, и они пошли гулять в лес. Мама сидела на валяющемся на земле бревне и курила. Длинная и тонкая, сигарета казалась Саше чем-то инопланетным, а сизый дым – следом от сгорающего топлива космического корабля.
– А как вы познакомились?
– На дискотеке. Моя подруга, твоя крестная, потащила меня на танцы. Я все отнекивалась, мол, у меня дела были, сама знаешь, в девяностые с этим было трудно. А потом встретила его: он выступал со своей группой. Был там гитаристом. Было что-то очень странное в том, как он перебирал струны своей гитары. Казалось бы, это была просто музыка, но что-то она такое дергала в сердце, отчего хотелось плакать. После концерта начались танцы, и он подошел ко мне. Мы поговорили и решили выйти прогуляться. С того момента и начались наши отношения.
Мать улыбалась чему-то своему, вспоминая давно прошедшее время. Времена, что никогда больше не вернутся. И Саше стало очень горько за нее. Никто не просил ее рождаться так не вовремя, никто не просил отца уходить в самый сложный для мамы момент. Это Саша виновата в том, что мама не стала учительницей, как хотела, а горбатится в офисе за двадцать тысяч в месяц.
– А почему он ушел, мам? Почему даже не захотел увидеть меня?
Саша ожидала, что сейчас мать раскричится, но та просто смотрела в пространство, держа сигарету. Руки ее мелко-мелко тряслись.
– Странная история приключилась. Мы встречались – долго, два года. Год жили вместе. Даже собирались сыграть свадьбу, а потом я однажды проснулась, и он исчез. Чтобы ты понимала, он не сбежал. Он действительно исчез. Не было никаких его вещей, ни волос от бороды в ванной, не было подарков, которые он мне делал. Он пропал со всех наших совместных фотографий. Я искала его, бегала в тот клуб – а мне сказали, что такая группа никогда у них не выступала. Не помнили его и наши общие знакомые. Его лучший друг сказал мне, что никогда его не видел. Мне казалось, что я сошла с ума и куда-то исчезли три года моей жизни – а потом я узнала, что беременна тобой. И ты родилась, такая же рыжая и такая же странная, как и он. И я так боюсь, что ты тоже исчезнешь.
Мать снова курила и курила, и Саша, вся дрожа, обняла ее. Сигарета дотлела, а мать так и сидела рядом с ней на бревне, рассеянно поглаживая ее по голове и растрепывая спутавшиеся кудрявые волосы. Саша прекрасно понимала, что маме очень плохо, и она пыталась подобрать слова, чтобы рассказать ей что-нибудь, чтобы дать понять, что все в порядке – и не могла.
Кто же она такая? Кто ее отец? Почему он исчез? Владлен, наверное, нашел бы ответ на это. Максимально бредовый и бессмысленный, но правильный. И тогда все бы встало на место, все клетки тела и все двадцать три пары хромосом. Но Влада не было рядом и никогда больше не будет, а потому Саша чувствовала, как вселенная валится у нее под ногами и исчезает, а сама она летит в какую-то черную кромешную бездну.
Когда Саша была маленькая, она часто себе представляла, что у нее есть отец. Взрослый, непременно с бородой, высокий и сильный, он гладил бы ее по голове и рассказывал истории из своей молодости, а потом сажал бы ее на плечи и катал по квартире. Она расспрашивала про отца и у мамы, и у бабушки с дедушкой, но никто не мог дать ей честного и правильного ответа. Картинка счастливой фальши разбивалась в Сашиной голове, оседая обломками где-то на подкорке мозга.
Нельзя. Нельзя было так поступать, ни с матерью, ни с ней. Нельзя. Но Саша ничего не могла с собой поделать – она еще крепче прижалась к матери и закрыла глаза.
– Пойдем домой, мам, – тихо сказала она. – Становится холодно.
* * *
Единственное, что Саша так и не смогла восстановить – это дружбу с Аней. Аня подчеркнуто игнорировала ее, иногда разражаясь оскорблениями, и вела себя так, будто Саша – пустое место. Хорошо хоть, больше не приходилось выслушивать оскорбления в лицо. Про маму, про отца, про то, какая Саша толстая и глупая, какая она ленивая и безалаберная.
Раньше она бы непременно начала задумываться по этому поводу и нещадно корить себя за то, что она не заслуживает Аниной дружбы, но сейчас ей было все равно. Нет, наверное, оставался какой-то осадок в глубине души, иначе почему ей было слегка грустно от того, что они больше не гуляют вместе?
Прогулки с Аней – редкие, буквально раз-два в месяц и длившиеся где-то два-три часа – когда-то очень сильно ее радовали. Тогда они шли, обсуждали что-то и разговаривали обо всем на свете. Точнее, немного не так. Разговаривала обо всем на свете Аня, а Саша ждала своей очереди для того, чтобы рассказать ей про что-то свое. Про троллейбус, про маму, про то, что она ждет не дождется лета, чтобы в одиночестве прогуливаться по улочкам их района. Предложить слазать на заброшку – там в подвале, наполовину затопленные, кукольные головы пластиковых пупсов, насаженные на железные штыри. Говорят, что когда-то там были сатанисты. Это же интересно, может, сходим?
В основном Саше не везло, и Аня либо отмалчивалась, либо быстро переводила тему, и опять приходилось выжидать, чтобы сделать нужный ход. Но иногда – правда, крайне редко – Саше везло, и она долго и увлеченно рассказывала о всем, что ее интересует.
Сейчас же Саша остро поняла, что, будь даже они с Аней подругами – нормальными подругами со своими секретами и шутками – то она ни за что бы не смогла рассказать ей все то, что творилось у нее на душе. Владлена Аня непременно окрестила бы педофилом, ведь в ее ограниченном уме просто не укладывалось такое понятие, как дружба между мужчиной и женщиной. Туристов она просто бы не поняла… хотя – кто бы понял? Кто бы понял, почему Саша в последнее время предпочитала вставать в шесть утра и встречать раннее утро, вдыхая весенний прохладный воздух и слушая пение птиц? Почему она так верит во все это? И почему ей иногда так сильно хочется плакать и смеяться одновременно?
Она сидела на последней парте, усиленно выписывая очередной пример по алгебре. Математичка у них была хорошая: Саша никогда ей не грубила, даже в самые худшие свои дни, и та отвечала тем же, давая ей максимально легкие примеры и веря в то, что у нее все получится. Что-то вещала математичка, но нетерпение уже витало в воздухе: до конца урока оставалось буквально пять минут, и ноги уже подрагивали от желания освободиться от школьных стен и выйти на улицу. Весной в школе усидеть особенно сложно.
