Впоследствии Саша думала о том, что все события отчего-то складывались настолько гладко, что по ним можно было бы кататься, как на катке. Но сейчас она дала свое согласие только потому, что знала – мама в жизни не отпустит ее ни на какие концерты. Она Сашу даже в секцию записать отказалась, потому что в таком случае Саше пришлось бы возвращаться домой в девять вечера.
Однако Оля, кажется, все поняла и нехорошо прищурилась.
– Ну ты даешь, конечно, Мамонтова. Как можно не хотеть идти на концерт, особенно на Ковлера? Да ты, небось, даже песен у него никаких не слышала, слушаешь только дедов своих. Сейчас, подожди, я тебе включу.
Саша подумала о том, что звонок на урок будет ровно через минуту, но Оле, кажется, было наплевать: деловито цепанув девочку за плечо острыми ноготками с фиолетовым маникюром, она оттащила ее в женский туалет и воткнула наушники в уши.
– Слушай. Это про его жену, короче, мне очень нравится. У него же жена пять лет назад умерла, он, говорят, до сих пор ни разу с другими женщинами не встречался. Только и делает, что сидит, горюет и песни пишет. Чудак-человек, – Оля всегда говорила так быстро, что Саша иногда даже не успевала за ней. – Я прям даже удивилась, что он все-таки решил приехать – и к нам, в Россию. Ладно, чего это я, слушай.
Саша покосилась на название песни – «Марта», просто и со вкусом – и приготовилась скептически закатить глаза. Ей не нравилась современная музыка, потому что в ней не было ритмов гитары и барабана, не было этой сильной, будоражащей, сжигающей изнутри энергии, и невысказанных мощных чувств – только унылые биты и монотонный текст про женщин и наркотики.
Но песня ей неожиданно понравилась. Добрый, уставший и отчего-то очень знакомый голос поведал ей удивительную историю о мальчике, потерявшем все, и его подруге, которая стала для него будто лучиком света в самый темный час. Этот самый неведомый Саше Ковлер не использовал барабанов или, не приведи Господь, биты, нет – он просто пел под гитару, нежно и пронзительно, и песня жутко резанула Саше по сердцу, ведь она опять вспомнила Влада.
Наверное, Оля права. Ей нужно развеяться, нельзя же ходить только в школу и обратно. Рисование и попытки писать тоже заброшены, – каждый день она только и делает, что приходит домой и валяется на кровати, часами вчитываясь в одну и ту же страницу любимой книги. После того, как они с Владом поссорились, Саша не жила, а существовала, подолгу валяясь без сна в своей душной, по-весеннему жаркой комнате и постоянно думая о том, как все могло повернуться, если бы она не была такой дурой. Ночные бдения изматывали ее. Она могла не спать по два, три дня, пялясь отсутствующим взглядом в учебник на уроках и с ужасом осознавая, что у нее в голове ни единой мысли.
– И как тебе? Я же говорю, Ковлер гений, – тараторила Оля, не замечая ее смятения. – Ему пророчат звание второго Боба Дилана, прикинь? А по его альбому про Марту собираются аж фильм снимать! Правда, это не профессионалы, а какие-то энтузиасты из американского кинематографического университета, ну да и не важно. Главное, что снять собираются! Может, он будет и главную роль играть. А то, что он едет в Россию – вообще жесть. Ну так что, ты со мной?
– Я не знаю, отпустит ли меня мама, – Саша тяжело вздохнула.
Возможность развеяться, отринуть, наконец, эти идиотские воспоминания и погрузиться с головой в музыку опьянила маленькую девочку Сашу и дала ей новую надежду, которой, скорее всего, не суждено было оправдаться. Мать, которая ее с таким трудом воспитывала и тряслась за нее всякий раз, когда Саша возвращалась из школы поздно, никогда не позволит пойти на рок-концерт. Она и на прогулки-то ее со скрипом отпускает.
Ольга, кажется, не понимала всего масштаба проблемы, а потому просто махнула рукой.
– Ну, хочешь, я с ней поговорю и объясню ситуацию. Типа, ты не одна идешь, а с подругой, тем более, с совершеннолетней. Да не паникуй ты, Мамонтова, все будет в шоколаде. Твоя мама не сможет устоять перед напором моего природного обаяния и сразу же тебя отпустит.
– Хотелось бы верить, – скептически протянула Саша.
Ее одновременно удивляло и забавляло то, как подруга относилась к окружающей действительности. Она была, наверное, тем самым человеком, который, наступив на лужу в новых ботинках, не расстроится, а решит, что самое время для купания – и непременно обрызгает каждого прохожего. Оля не видела ни в чем проблем ни в чем, и столкнувшись с любой неприятностью выходила сухой из воды и с улыбкой на лице.
Может быть, мама все-таки ее отпустит. Кто знает. В другой момент своей жизни Саша – настоящая, не ржавая Саша, погребенная где-то внутри под сотней неприснившихся снов и сломанных надежд – ухватилась бы за возможность побывать на настоящем рок-концерте, да еще и бесплатно, обеими руками. Она бы непременно нашла лазейку в строгом материнском запрете и оторвалась бы на полную, смачными глотками втягивала бы всю эту свободу – но это была, другая Саша, которую не бросал лучший друг, и которая никогда не была у психиатра.
Теперь же, она устала от жизни настолько, что ей было уже все равно. И даже если бы концерта не получилось, она бы абсолютно не обиделась – просто нашла бы повод отоспаться. И как раз это безразличие пугало Сашу больше всего.
– В общем, делаем так, – сказала Оля, смешно уперев руки в боки. – После уроков встречаемся у раздевалки старшаков и идем к тебе домой. Ждем, пока твоя мама придет и уговариваем. Я пошла на свой первый рок-концерт в двенадцать, так что, поверь, язык у меня подвешен хорошо. А теперь ты как знаешь, а я побежала на алгебру, не ровен час пропущу разбор этого чертова параметра. – и она как вихрь умчалась на урок, а Саша осталась в женском туалете. Села на подоконник и подставила лицо весеннему солнцу: на биологию не хотелось совершенно. Опять сидеть на первой парте, слушать, как одноклассники обсуждают ее за спиной – все равно она уже все сдала и получит свои законные четверки-пятерки.
– Осталось совсем немного потерпеть, – пробормотала Сашка. – Осенью уже в новую школу.
Она все-таки решилась и позвонила, сгорая от стыда и лепеча что-то невразумительное про то, как ей нравится литература и как она хочет учиться в этой замечательной школе. Директор, женщина лет пятидесяти, вспомнила ее и согласилась принять – при условии, что Саша сдаст в июне необходимые экзамены. Литература Сашу не беспокоила: сочинения у нее всегда получались хорошо, и это признавала даже Елена Федоровна, которая вечно тыкала Сашу в речевые ошибки и несогласие с авторской позицией. А вот над словесностью, наверное, придется попотеть: у них такого предмета даже не было, даром что их класс считался гуманитарным.
Ну да ничего: с Сашей столько всего случилось, что ей теперь какая-то словесность. Найдет учебник в библиотеке, сдаст экзамены и перейдет в другую школу, где все будет понятно и хорошо, и над ней никто уже не будет смеяться.
В коридоре послышались шаги и она юркнула в кабинку: не хватало еще попасться завучу. Шаги стихли, и Саша опять уселась на подоконнике. Было так спокойно и хорошо, что ничего не хотелось делать. Не хотелось опять тревожиться о будущем, переживать из-за Влада, думать об отце и о том, как он мог так поступить с ее матерью – хотелось просто подставить лицо солнцу, чтобы стало еще больше веснушек, и жмуриться от удовольствия.
