Запас материала, так необходимого Дракону, не иссякал. Будто бы он вытягивал его не только из захоронений под полем, но и со всей округи.
Внезапно сквозь зеленый туман Дракона стали видны какие-то желтые огни. Они росли. Несколько десятков подпрыгивающих, мечущихся из стороны в сторону лимонного цвета шаров, напоминающих глаза. Костя решил, что это и есть глаза – глаза Дракона, такие, какими их представлял себе фашист. Но скоро понял, что ошибся. Свет исходил от машин. Приехали оставшиеся цыгане, все те, кого Шофранка не пустила в переходы Солнечного Дома.
Два десятка автомобилей. И все они, как тогда, у дома Федотовой, были полны рома. Но рома приехали не одни. За ними по замерзшему полю неслись три полицейский машины, мерцавшие сигнальными маячками. И один «автозак», подпрыгивая и громыхая на ухабах. Андрюша все-таки смог дозвониться до председателя садоводства. А тот, памятуя о случившемся прошлой осенью происшествии с металлом – до своего знакомого в Гатчине.
Колонну цыганских машин полицейские заметили под Вырой. Машины со знакомыми всем в округе номерами неслись по заснеженной трассе, одна за другой заворачивая налево, к Сиверской. В этот раз приказом было не просто «попугать», а взять как можно больше «представителе кочевого народа» под стражу. Так и началась погоня, которая в итоге привела всех на старое колхозное поле.
Автомобили с цыганами неслись напрямик, снося ломкий борщевик и мелкие молодые березки. Цыгане, уже не разбирая пути, и то ли пытаясь спастись от преследователей, то ли в ярости к похитителю детей из табора, не сбавляли скорость. Машины разноцветными прямоугольниками врезались в море светящихся мертвецов, оставляя за собой длинные полосы сравнительно чистой, едва подернутой дрожащим зеленым маревом земли. Мимо камня, на котором стояли Пивоваров и Никишина, пронесся тот самый оранжевый «Запорожец», на котором когда-то ездил Гриша. Сейчас Гриши уже, скорее всего, не было в живых, его поглотили волны изменившейся по воле бывшего коменданта концлагеря реальности. А машина, перемалывая колесами массу светящегося дыма и мертвых тел, остановилась в нескольких метрах от валуна. Выскочившие из нее мужчины начали отбиваться от накрывавших их потоков призрачной зелени, нахлынувших в ту же секунду, как двигатель перестал работать. Притяжение клубящегося столба потянуло к себе пустой «Запорожец», закрутило машину, перевернуло ее на крышу, и поволокло в темноту.
Вскоре поле наполнилось сиянием зеленых лучей из глаз покойников, поднимавшихся к небу, криками и выстрелами. Костя не мог уже различить, что точно происходит вокруг. Не меньше десятка фар светили прямо на него. Мелькали тела, гудели моторы, цыгане проносились мимо, выставив вперед заточенные кольями. Кто-то из гатчинских полицейских кричал в громкоговоритель, и голос его тонул в летевшем со всех сторон ритмичном звоне бубенцов невидимой тройки:
– Граждане, прекратите сопротивление!
Голос полицейского терялся в общем шуме. И Дракон, возможно услышав незнакомый для себя звук, опустил толстый зеленый отросток на машину, из которой неизвестный Косте полицейский призывал всех присутствующих прекратить сопротивление. Пространство вокруг машины потонуло в клубах дыма, и зеленые молнии с шипением укрыли автомобиль вместе с кричавшим. Трое полицейских-бойцов в синей форме, с пластинчатыми поножами, в шлемах с опущенными зеркальными забралами, пытались оттеснить мертвецов от цыгана в желтом жилете, который лежал на земле, раздираемый сотканными из тумана и зеленого света когтями.
Оранжевый «Запорожец», вращавшийся теперь по орбите вихря где-то в вышине, у зеленого горизонтального облака, дал возможность подойти к Медведеву. Расчищенная им полоса все еще не заполнилась шевелящейся зеленой массой. Костя взял Лизу за руку, указывая туда, где все клокотало и искрилось:
– Пойдем.
Вместе они спустились с камня. Костя шел впереди, отбиваясь горящей золотистым рукой от то и дело выползавших из сумрака. Он подносил ее точно так же, как делал совсем недавно окончательно пропавший из виду Бадмаев, к бесформенным комкам почвы и свечения, и они съеживались, ныряя в общий бесконечный поток. Лиза держалась за Костино плечо, изредка ударяя прикладом по тем мертвецам, что питались подползти к ним снизу, с самой земли. Вокруг, опадая и поднимаясь, будто бы морские волны, расступившиеся на время, извивалась нежить – мелькали какие-то лица, сотни рук и тел. Зеленые лучи пролетали над головой, опаляя волосы, иногда врезаясь в одежду, но причинить особого вреда, в отличие от тех, что вырывались из глаз бывших членов чешуйки Ordo Viridis Draconis, они не могли.
Чем ближе Лиза и Костя подходил к тому месту, где должен был находиться Медведев, тем сильнее ощущались перемены вокруг. Воздух обрел вес, и больше походил теперь на воду, был он плотным и тягучим. Стало трудно двигаться и дышать. Звуки битвы, разразившейся в эту ночь между ожившими мертвецами, полицией и цыганами, затихали. Только бубенцы звенели все так же, складываясь в ритм биения какого-то огромного сердца, которое, казалось, стучало наверху, в вышине черного осеннего неба, прямо над их головами. Зеленый туман обволакивал все вокруг. Только лишь звездочка на руке Пивоварова была способно разогнать это марево своим светом. Остановились они у основания зеленого вихря. Костя выставил руку вперед, и ощутил всем телом, что Дель-Фаббро в той же бессильной ярости, которая наполняла весь разум мертвого фашиста тогда, давно, в Матвеевском доме, подчиняется свету звезды. Изумрудный туман стал редеть, пропуская их внутрь воронки.
Внутри была тишина. Не было ни криков, ни движения бесконечной массы мертвых тел. Земля была черна, и на ней неподвижно, сбросив свой капюшон, стоял Медведев. Краевед молча смотрел на вошедших, ничего не предпринимал, словно ожидая, что они сделают.
– Лиза, стреляй. – Тихо проговорил Костя.
Никишина вскинула винтовку, прицеливаясь:
– Два патрона осталось.
Пивоваров молчал, наблюдая за тем, как Медведев, не шевелясь, перевел взгляд своих остекленевших глаз сначала не него, потом – на Лизу и ее винтовку. От бесшумно кружащихся стен водоворота исходило мягкое зеленое свечение.
Никишина выстрелила. Хлопок был негромким и гулким.
Пуля не вылетела из ствола, застряв в нем.
Медведев склонил голову направо, и пошел к Лизе. Было видно, куда до этого Никишина попала в старика. В Олеге Ивановиче не осталось ничего о того, пугающего, существа, что совсем недавно кружило вдоль границы из садовых светильников, то ли увлекаемое по кругу словами Шофранки Агаповой, то ли наоборот, изматывая цыганку своими полетами. Шел он тяжело, покосившаяся спина то и дело изгибалась. Руки плетями висели вдоль тела.
– Костя, Костя, я сейчас второй патрон вставлю. Может, выбьет этот из ствола, я не знаю… – Лиза судорожно хлопала себя по карманам куртки, силясь найти последний снаряд для «трехлинейки».
Пивоваров шагнул к Медведеву, чтобы дать Лизе возможность хотя бы найти патрон. Краевед остановился в нескольких шагах от Кости, продолжая все так же молча наблюдать за происходящим, будто бы не ощущая грозившей ему опасности. А затем открыл рот, и проговорил. Из горла Олега Ивановича, вместе со звуками, в воздух вырвалось тусклое зеленое свечение, в одно мгновение рассеивавшее уверенность в том, что стоял в эти минуты перед ними обычный старик, бывший школьный учитель, все эти годы проживший в Сиверской, на улице Куйбышева. Голос Медведева был хорошо слышен в тишине зеленого полумрака. Он проговорил только лишь одно слово:
