Трудясь день и ночь в подземелье дворца Гадериона, с помощью страшных чар, Маранапион и семь колдунов почти закончили работу над своим заклинанием. Оно должно было помочь им разрушить власть Малигриса, доказав всем факт его смерти.
Воспользовавшись забытыми знаниями атлантов, Маранапион создал живую протоплазму со всеми характеристиками и признаками человеческого существа, вырастил ее, вскармливая кровью. Затем он со своими помощниками, объединив волю и колдовские силы, заставил бесформенную трепещущую массу превратиться в новорожденное дитя, после в юношу, в мужчину и, наконец, в старца Малигриса. Колдуны сделали так, что этот двойник умер от старости, как, они полагали, и настоящий Малигрис теперь сидел перед ними в кресле, бездыханный, лицом на восток, до мелочей повторяя позу мага, покоящегося далеко отсюда в своем замке. Уставшие, но с надеждой в душе, волшебники ждали первых признаков разложения плоти. Если их чары окажутся действенны, то одновременно с двойником и тело Малигриса, нетленное прежде, тронет разложение. Медленно, клеточка за клеточкой, он сгниет в своем несокрушимом замке. Его слуги разбегутся и всякий, кто придет в замок, сможет убедиться в его смерти. Жестокая власть Малигриса исчезнет, его колдовство рассеется и покинет опоясанный морями Посейдонис.
Впервые с начала осуществления своего плана колдуны могли ослабить бдительность, не боясь, что их волшебство исчезнет. Они крепко заснули, чувствуя, что покой их заслужен.
На следующее утро они вместе с королем Гадерионом вернулись в подземелье, где накануне оставили двойника Малигриса. Когда они открыли запечатанные двери, то почувствовали отвратительный запах и очень обрадовались, заметив во внешности двойника явные признаки разложения. Немного позже, после того как Маранапион заглянул в глаз циклопа, колдун удостоверился, что и с Малигрисом происходит то же самое. Великое ликование и чувство освобождения от власти великого мага охватили волшебников и короля Гадериона.
Прежде, не зная степени могущества, которым обладал умерший маг, волшебники сомневались в действенности собственных чар. Но сейчас, казалось, не осталось ни одного повода для сомнений.
В тот же день какие-то купцы, приехав из-за моря, пошли с дарами к Малигрису согласно обычаю. Раскланиваясь перед господином, они поняли, что принесли дань мертвецу. Но даже тогда они не осмелились отказать ему в требуемых от них дарах. Купцы бросили свои приношения перед Малигрисом и в страхе убежали из замка.
Вскоре в Саране не осталось никого, кто бы сомневался в смерти Малигриса. Но страх перед его могуществом был так велик, что лишь немногие осмеливались вторгаться в замок. Воры были осторожны и не пытались разграбить баснословные богатства верховного мага.
День за днем в огромном голубом глазу циклопа Маранапион видел, как разлагается тело его страшного соперника. И ему захотелось самому попасть в замок, чтобы лично убедиться в том, что он мог наблюдать лишь с помощью глаза циклопа. Только тогда торжество Маранапиона было бы полным.
И вот он вместе с колдунами и королем Гадерионом поднялся по ступеням в мрачный замок на кипарисовом холме, затем по мраморной лестнице, как раньше находились Нигон и Фастул, в тот зал, где сидел Малигрис… Они ничего не знали о судьбе братьев-колдунов, так как свидетелем их участи была только смерть…
Смело и решительно вошли колдуны в этот зал. Лучи заходящего солнца освещали пыль и паутину повсюду; неподвижный воздух был наполнен отвратительным запахом тлена. Волшебники двинулись вперед, торжествуя в душе над покоренным врагом.
Малигрис сидел на троне прямо; с его почерневших пальцев, вцепившихся в подлокотники кресла, лохмотьями свисала гниющая плоть; пустые глазницы смотрели в восточное окно.
– Малигрис, я приветствую тебя, – громко и с издевкой сказал Маранапион. – Дай же мне знак, я молю тебя, если ты еще обладаешь хоть какой-то властью!
– Приветствую тебя, Маранапион, – ответил грозный голос, который исходил из изъеденных червями губ. – Конечно, я дам тебе знак моего могущества. Даже когда я сгнил на своем троне от мерзкого колдовства, сотворенного в подземельях короля Гадериона, в смерти я живу. А ты и твои приспешники, живые, превратитесь в прах всего лишь за один час под воздействием проклятья, которое наложу сейчас на вас.
И высохший труп Малигриса, произнося руны древней формулы, проклял восьмерых волшебников и короля. В этом заклятии много раз повторялись имена мертвых богов, потаенные названия мрачного бога времени и небытия, ожидающего за порогом времени. Тяжелыми и гулкими были эти руны, и в них слышался шум и лязг открывающихся могильных врат и падающих каменных плит. В зал ворвались вечная тьма и холод, будто само время, пролетая над замком, своими огромными крыльями задело башню, прежде чем исполнилось проклятье.
Волшебники онемели от страха, и даже Марана-пион не мог вспомнить ни одного защитного заклинания, хоть сколько-нибудь действенного против этого проклятия. Ноги волшебников не слушались, подгибаясь от жуткой слабости – заговорщики чувствовали приближение смерти. На глаза их пала пелена, но каждый, хоть и не ясно, мог еще видеть лица своих умирающих товарищей.
Волшебники пытались бежать, но тела их разлагались, и гниющая плоть сходила с них клочьями, обнажая кости. Они хотели кричать, но языки их ссыхались еще до того, как крик вырывался из горла.
Жизнь медленно уходила из них. В предсмертной агонии они метались на холодном мозаичном полу. Движения их становились все медленнее и слабее, пока их мозг не превратился в серую плесень, сухожилия не отделились от костей и не обратились в прах.
В течение часа исполнилось проклятие. Истлевшие враги верховного мага лежали ниц перед ним, будто простершись в почтительном поклоне перед сидящей смертью. От волшебников и короля Гадериона остались лишь одежды.
День заканчивался, и закат, яркий, как царский погребальный костер за пределами Сарана, осветил золотистыми лучами красные головешки и мрачные останки.
И в этих сумерках коралловая гадюка появилась из груди Малигриса и поползла среди праха тех, кто лежал на полу. Бесшумно соскользнув с мраморных ступеней, она навсегда покинула этот замок.
Полет к Сфаномоэ
Множество удивительных историй, никем не рассказанных, никогда не записанных и давно забытых, исчезнувших за пределами воображения и всего самого удивительного, спят в мертвом молчании канувшего в вечность времени и пространства. Хроники Сатурна, архивы Луны в период ее расцвета, легенды Антилии и Моариа, многочисленные истории, утаенные световыми годами Поляриса и Галактики – все они полны невероятных и забытых чудес. Но нет ничего более странного и удивительного, чем история о полете Готара и Эвадона на планету Сфаномоэ с последнего острова исчезнувшей Атлантиды. Слушайте же, ибо только я могу рассказать ее, я один, достигший во сне неизменного центра, где прошлое и будущее сливаются с настоящим, и увидевший оттуда это подлинное событие. И вот, пробудившись, я повествую следующее.
Готар и Эвадон были родными братьями, но их связывали не столько узы родства, сколько общие интересы в науке. Им довелось стать последними в длинном ряду выдающихся изобретателей и исследователей, оставивших след в истории великой цивилизации, развивавшейся на протяжении многих эпох. Из поколения в поколение их предки изучали геологию, химию, биологию, астрономию. Раскрывая тайны природы, они научились повелевать стихиями и заставили воду, солнечный свет, воздух и силы гравитации служить на благо человека. Наконец, они нашли способ освободить внутреннюю энергию атома, чтобы изменять и преобразовывать молекулы материи по своему желанию.
