Те, кто плыл на том судне, отнеслись ко мне очень любезно. Но когда я попробовал рассказать им, что случилось, они лишь жалостливо улыбались. После нескольких неудачных попыток я научился держать язык за зубами. Однако все с любопытством разглядывали мои весла с ручками, отделанными серебром, и красивые фляги, которые они нашли в моей лодке. Но все эти люди просто отказывались принимать мои объяснения. Ни подобного острова, ни подобных людей существовать не могло. Они сказали: это противоречит всем картам, которые были сделаны, и если это правда, то все географы и этнологи врут.
Часто я и сам удивляюсь, так как слишком много вещей я не могу объяснить. Но что если часть Тихого океана, которая находится вне времени и пространства – некое неопределенное место в океане, в которое во время какого-то непостижимого катаклизма попал этот остров, когда вся Лемурия ушла под воду? И если так, то почему физические законы в этот раз не сработали, и мне удалось побывать на острове и покинуть его? Этото точно. Но часто во сне я снова вижу необычное звездное небо и вновь разделяю замешательство и удивление потерянных людей, размышляющих над бесполезными схемами и меряющих высоту солнца над горизонтом.
Поклонение Луне
– Думаю, эти храмы без крыш, построенные на Му, не были предназначены для поклонения солнцу. Скорее они были посвящены луне, – объявил Морлей. – Уверен, что тот храм, что мы только что обнаружили, подтвердит мою точку зрения. Эти иероглифы без всякого сомнения лунные символы.
Торвей, его товарищ-археолог, с удивлением посмотрел на Морлея. Уж слишком смело и уверенно тот говорил. И еще его удивил тон Морлея и его выражения. Мечтательный, бледный, с оливковой кожей, он казалось обладал тем самым арийским типом лица, которое могло выражать настоящую увлеченность. Сам Торвей мог проявить энтузиазм, когда события, казалось, подстегивали его, но почти религиозная страсть, что охватила Мор-лея, находилась выше его понимания. Он уже не раз задавался вопросом, а не был ли его спутник слишком… эксцентричным.
Однако всякий раз он бормотал себе под нос возражение, к которому приходилось относиться более чем серьезно. Морлей не только финансировал экспедицию, но и платил щедрую стипендию Тор-вею более двух лет. Так что Торвей не мог позволить себе быть непочтительны, даже при том, что он устал от странных и некомпетентных замечаний предпринимателя и бесконечных остановок, которые они делали в Меланезии. Они путешествовали от чудовищных каменных истуканов острова Пасхи до пирамидальных колонн Ландронских островов. Они посетили множество мелких островов и все для того, чтобы доказать то, что когда-то посреди Тихого океана существовал огромный континент. Теперь на одном из крошечных Маркизских островов, до настоящего времени неизведанного, они нашли остатки стен большого, подобного храму здания. Как и водится, это место было трудно найти, потому что таких мест боялись и избегали аборигены. Туземцы верили, что мертвецы часто посещают такие места. И невозможно было нанять проводников, чтобы посетить эти острова или даже показать их местонахождение. Именно Морлей натолкнулся на этот островок, нашел его, словно его вел инстинкт.
И в самом деле они сделали важное открытие, и это вынужден был признать даже Торвей. Если бы не несколько больших камней, которые, упав, раскололи стены, здание выглядело бы почти целым. Сами же руины заросли пальмами, тропическими растениями и колючими кустами. Но, так или иначе, не одного растения не росло внутри периметра разрушенных стен. Часть пола все еще можно было разглядеть под грудами щебня. В центре был огромный квадратный блок, высотой фута в четыре. Он мог служить алтарем. Весь камень был покрыт грубыми символами, которые, казалось, напоминали луну во всех ее фазах. Еще на камне был любопытный желобок, который шел от центра куба к краю, где была вырезана своего рода чаша. Подобно всем другим зданиям на острове это тоже, похоже, никогда не имело крыши.
– Да, символы без сомнения лунные, – признался Торвей.
– И еще, я полагаю, что в таких храмах приносились человеческие жертвы, – продолжал Мор-лей. – Кровавые жертвоприношения посвящались не только солнцу, но и луне.
– Идея имеет право на существование, – согласился Торвей. – Человеческие жертвоприношения были широко распространены на ранних стадиях развития человеческого общества. Возможно, к таким племенам принадлежали и те, кто возвел эти здания.
Морлей не почувствовал сухость и всю формальность согласия его коллеги. Он был озабочен чувствами и мыслями, которые едва ли имели отношение к его исследованиям. Точно так же, как при посещении других древних руин, он был обеспокоен и взволнован от смеси странного страха и волнения, невыразимого страстного очарования и ожидания чего-то волшебного. Здесь, среди этих могучих стен, это ощущение стало еще сильнее, чем раньше. Оно стало таким сильным, что и в самом деле завладело всеми мыслями ученого, и он казался близок к тому, чтобы, обманувшись, поддаться этому бреду.
Идея, что храм – место поклонения луне, захватила его целиком, хотя по сути это было еще одно предположение, а не аргументированный вывод. И еще… его переполняли ощущения сродни галлюцинациям. Хотя день выдался по-тропически теплым, он ощущал странный холод, который исходил от стен – холод накопленный за тысячелетия. Порой ему начинало казаться, что из узких теней – солнце стояло почти в зените – на него смотрят бесчисленные хмурые лица. Не раз ему хотелось протереть глаза, чтобы стереть воображаемую тонкую пленку, из-за которой ему то и дело казалось, что здесь или там мелькают желтые и пурпурные одежды, появляясь у него перед глазами на десятые доли секунды. А порой несмотря на застывший воздух ему казалось, что вокруг него туда-сюда движутся неосязаемые толпы. Хотя много тысяч лет прошло с тех пор, как ноги человека касались камней этих тротуаров. Иногда Морлей начинал тревожится, чувствуя надвигающуюся опасность. В какой-то миг, на мгновение вся его жизнь, как и его путешествия, исследования Южных Морей, представилась ему как окольный путь назад к некоему древнему государству, возрождение которого находилось в его руках. Все это приводило его в недоумение, и порой ему начинало казать, что он – и не он вовсе.
Он словно со стороны слышал, как разговаривал с Торвеем, и слова, которые он произносил были незнакомы ему, как будто их говорил другой человек.
– Эти люди Му были радостным и искренним народом… – бормотал он. – Хотя, если присмотреться внимательно, не таким уж радостным и искренним… Существовала и темная сторона – культ, который поклонялся смерти и ночи, персонифицированный луной, чьи белые, непримиримые, замороженные губы можно было согреть только теплой кровью, которая текла по их алтарям. Когда кровь растекалась по каменным желобкам, они набирали кровь в кубки… потом поднимали их вверх… и кубки стремительно пустели, опустошенные далекой богиней, которая тем самым показывала, что жертва принята.
– Откуда тебе это известно, – поинтересовался Торвей, пораженный не только странным выговором, который неизвестно откуда появился у его товарища, но и тем, о чем он говорил больше всего. Морлей напоминал среднего современного американца. Он отрывочно помнил, с каким дружелюбием встречали Морлея островитяне. Без подозрения они относились и к другим белым людям. Они даже предупредили Морлея, посоветовав ему не посещать эти руины. Со стороны могло показаться, что они расценивают Морлея, как одного из своих. Торвей же задавался по сути теми же самыми вопросами, хотя в отличии от своего спутника был лишен воображения.
