В его руках столько силы, что это невольно завораживает. И пусть он не причиняет мне боли, не сдавливает, не сминает. Я легко могу понять на что он способен.
Его ладони поднимаются выше, застывают на плечах и соскальзывают к груди, забираются под платье.
— Все, что вы скажете, может и будет использовано против вас в суде.
Он сжимает мои соски, принуждая вскрикнуть.
Мне стоило надеть бюстгальтер. Но разве его бы это остановило?
— Ваш адвокат может присутствовать при допросе.
Он слегка отстраняется, отпускает меня, проводит руками по талии, по животу, ощупывает со всех сторон. И от этих прикосновений даже под кожей ощущается легкое покалывание.
— Если вы не можете оплатить услуги адвоката, он будет предоставлен вам государством.
Хриплый шепот над ухом сводит с ума. Горячие дыхание жжет похлеще каленого железа.
— Вы понимаете свои права?
Дубинка движется по внутренней стороне бедра. От колена. Выше, выше. Приподнимая платье, пробуждая лихорадочный озноб. Замирает в паре миллиметров от того места, где разгорается настоящий пожар.
Я вся подбираюсь, приподнимаюсь на носочки.
Чертовы каблуки.
Ноги напряжены до предела, мышцы нервно сокращаются, трепещут. Плоть наливается свинцовой тяжестью.
Дубинка касается другого бедра, повторяет тот же самый путь. Только наоборот. Зеркально отражает движение. Вниз. До колена.
— Вы понимаете свои права? — повторяется тот же вопрос.
Я не думаю, просто отвечаю:
— Да.
И дубинка резко взмывает вверх, прижимается между ног. Мощно, плотно. Заставляя подскочить.
Я пораженно всхлипываю.
Из меня толчками выделяется влага, нижнее белье моментально промокает. Между бедер становится невыносимо горячо. А дубинка дразняще скользит по кружеву.
Вперед. Назад. Вверх. Вниз.
Я с трудом удерживаюсь от протяжного стона.
Господи. Как это возможно?
Мой парень валяется на земле. Избитый, униженный. А я позволяю абсолютно неизвестному человеку вытворять такое, что даже озвучить стыдно.
И самое худшее — я ловлю от этого кайф.
Он перемещает дубинку, теперь она не только задевает чувствительные точки, а упирается в клитор. Низ живота сводит судорога.
Я не могу допустить, чтобы… Я не должна. Я не могу кончить вот так. От движений дубинки, которой он практически трахает меня.
Я подаюсь назад, стараюсь уклониться, соскользнуть. Сама того не ведая, я резко прижимаюсь задом к бедрам полицейского.
— А ты резвая, — насмешливо заключает он.
Его восставший член едва ли меньше его дубинки. Горячая плоть вдавлена между моих ягодиц. И пусть нас разделяет ткань, это не защитит.
Я хочу отстраниться. Я пытаюсь. Но на самом деле, я не делаю для этого ни единого движения. Выгибаюсь, льну плотнее.
Он отбрасывает дубинку.
Я впиваюсь зубами в собственный кулак, чтобы не заорать. Кусаю до крови, пока во рту не становится солоно.
Он кладет ладони на мою задницу, притягивает сильнее, совершает несколько коротких, размашистых движений. Просто трется возбужденным членом о меня, вбивает между ягодиц, не раздеваясь, не проникая.
И я кончаю.
Мое тело сотрясают волны бешенного оргазма. Позвоночник изгибается до боли. Совсем не чувствую ног. Обмякаю, продолжая трепетать, биться в мелких, почти невидимых судорогах.
— Неплохо, — он отходит в сторону, будто любуется зрелищем, и снова возвращается, поглаживает по заду. — Идти сможешь?
— Что ты… что ты делаешь с ней? — подает голос Давид.
Я молчу.
Он перебрасывает меня через плечо и относит к своему автомобилю, усаживает на переднее сиденье, пристегивает ремнем безопасности.
Я слышу, как он заводит двигатель. Я чувствую, как авто трогается с места. Я не способна заставить себя разлепить губы.
— Где ты живешь? — спрашивает он.
— Какая разница?
— Я должен знать, куда тебя отвезти.
— Как будто ты собираешься отвезти меня домой.
— А куда ты хочешь, чтобы я тебя отвез?
Коварный вопрос.
Я облизываю пересохшие губы.
— Может, отвезти тебя в полицейский участок? Посадить в камеру? — он хватает меня за волосы и притягивает ближе, шепчет на ухо: — Приковать наручниками к решетке и оттрахать?
Я плотнее сдвигаю бедра. И краснею, понимая, что это движение не укрылось от его пристального внимания.
— Не надо, — отвечаю ровно. — Я назову адрес.
И я называю.
— Любопытно, — говорит он.
— Что именно?
— Твой отец занимается ценными бумагами. Серьезный игрок на бирже.
— Откуда ты, — осекаюсь. — Кто ты такой?
Тянусь, чтобы сорвать с него фуражку. Невероятно, но я до сих пор не видела его лица.
— Не стоит.
Он перехватывает мою руку и заламывает так, что я кричу от боли.
— Будешь много знать, придется тебя убить, — продолжает спокойно.
И больше я не рискую. Мощная шея, квадратный подбородок и тонкие губы. Это все, что я могу сейчас рассмотреть. Никаких шрамов, никаких морщин. Возможно, он моего возраста. Возможно, гораздо старше, просто хорошо сохранился.
Остаток дороги проходит в молчании. Он действительно привозит меня домой. И я проклинаю себя за то, что испытываю разочарование.
Так и тянет спросить: все?
— Ева, — говорю я.
— Что? — в его голосе звучит легкое удивление.
— Меня зовут Ева.
Он ограничивается кивком.
А я не могу оторвать взгляда от его мускулистых рук, от крупных, длинных пальцев, сжимающих руль.
— Чего ты ждешь? — спрашивает он.
Действительно — чего? Чтобы он спросил номер моего телефона? Пригласил на свидание?
Мой парень отдал меня ему. На ночь. Я стонала и извивалась как последняя шлюха, когда он водил между ног своей дубинкой.
— Хочешь продолжить? — криво усмехается, проводит ладонью по моей шее. — Ну, можешь отсосать мне на прощание. Чтобы лучше запомнилось.
Кровь мгновенно приливает к лицу. Я вырываюсь и выскакиваю из машины. Шальной пулей.
— Передай отцу, пусть не наглеет с воровством, — бросает мне вслед.
Но я не придаю этой фразе никакого значения.
А зря.
