Снова воцарилось тягостное молчание.
Шубин вглядывался в лица, вспоминал человека в макинтоше, убегающего в переулок. Это было так давно, да и что он видел кроме невнятной фигуры? Амосов имел средний рост и телосложение. Им мог оказаться любой из этой троицы. Все они были чем-то похожи. Разные типажи, лица, характеры, но если всех одеть в бесформенный балахон и повернуть спиной…
Важен был и еще один момент. Он не видел лица Амосова, но тот мог разглядеть его. Пусть он плохо запомнил молодого командира взвода, пустившегося за ним в погоню, но теперь в голове у него могло щелкнуть.
– Надеюсь, нам все же объяснят, в чем дело, – заявил кряжистый, но заметно исхудавший мужчина со светлыми короткими волосами.
Возможно, когда-то он лучился здоровьем, но сейчас щеки его впали, кожа отливала серостью, щетина торчала пучками.
– Представьтесь, товарищ, – сказал Шубин.
Мужчина как-то подобрался, сглотнул и проговорил:
– Слесарев моя фамилия. Зовут Алексей Фомич. Родом из Рязани. Инженер, специалист по мостовым и тоннельным конструкциям. В конце двадцатых годов служил в армии, был сапером.
– И я служил, – сказал Хлебников. – Восточные рубежи нашей Родины, пограничные войска, с двадцать восьмого по тридцать первый год.
– Остались вы, товарищ. – Шубин повернулся к третьему из этих людей: – Назовите себя.
– Мухавец Юрий Антонович, – сказал бледный мужчина.
У него были маленькие уши, плотно прижатые к практически голому черепу, беспокойные глаза и тонкие губы.
– Я родом из Белоруссии, окончил в Витебске сельскохозяйственный институт, но по специальности почти не работал, в последние четыре года трудился зоотехником на конезаводе, занимался разведением племенных пород. В армии служил в начале тридцатых, был бойцом в кавалерийском эскадроне, дислоцированном в Забайкальском военном округе. Мне очень жаль, но документов у меня нет. Однако можно сделать запрос.
– Безусловно, – сказал Глеб. – Я и сам об этом подумал. Можно сделать запрос, и все мгновенно прояснится.
Мужчина стушевался, стал покрываться пятнами.
– Послушайте, ведь все шло нормально. Мы выразили желание примкнуть к отряду, хотя люди гражданские. Уж я-то точно. Вы нас подозреваете в сотрудничестве с оккупантами, думаете, что мы не те, за кого себя выдаем? Но это же вздор, – проговорил Слесарев.
– Или кто-то из нас не тот, за кого себя выдает, – со вздохом сказал Хлебников. – Глупость, в общем.
– Почему глупость? – спросил Шубин. – Вы хорошо знакомы со своими спутниками?
– Три дня их знаю, – буркнул журналист. – До этого ни разу не встречал. Подождите, вы что хотите сказать? – Мужчина заметно напрягся.
– Давайте по порядку, – заявил Глеб. – Расскажите о себе.
Хлебников говорил пространно, долго, упирал на особенную любовь к родному государству. Человек боялся, от страха у него развязался язык. Совсем не обязательно, что он был трусом. Просто такие моменты случаются в жизни почти каждого советского человека.
Вениамин Георгиевич Хлебников работал в редакции и после начала войны. Его семья отправилась в эвакуацию, а он еще сдавал в печать номера. Мобилизации журналист не подлежал. Еще в тридцать девятом он застудил почки, выполняя редакционное задание в окрестностях Воркуты, что и обеспечило ему белый билет.
17 октября немцы ворвались в Калинин. Хлебников уехал за день до этого, жил в эвакуации в подмосковном Чехове. 16 декабря Красная армия выбила фашистов из Калинина, журналист вернулся в разрушенный город. Квартира его была разбита вдребезги, газета не выходила. По совету знакомого он решил податься в Дубну, где мог устроиться на работу.
Линия фронта имела причудливые зигзаги. Колонну с гражданскими разбомбили немецкие самолеты, потом появились танки, давили людей. Всех расстреливать гитлеровцы не стали, хватали здоровых мужчин, бросали в закрытые кузова грузовиков, куда-то долго везли.
Потом был каторжный труд, строительство фортификационных сооружений. Русские наступали, немцы нервничали, измывались над гражданским населением.
В какой-то миг над колонной снова появились самолеты, теперь советские. Они бомбили тягачи, перевозящие орудия, но досталось всем. Он куда-то бежал, стащил валенки с мертвеца, телогрейку, шел три дня, ночевал в заброшенных деревнях, потом оказался в этом проклятом болоте.
Все это могло быть чистой правдой или же наглой выдумкой.
За ним взял слово Слесарев, стал сбивчиво повествовать о себе. Возможно, он врал, проверить все равно нельзя было.
Война застала его под Смоленском, он находился в рабочей командировке, участвовал в строительстве моста. Немцы уже рвались по Белоруссии, а бригада под надзором товарища Слесарева продолжала работу. Когда она подошла к концу, примчались на полуторках саперы, заложили взрывчатку и подорвали мост. Немцы могли воспользоваться именно этой дорогой, окружить отступающую группировку.
Дальше было позорное бегство, военные шли вперемешку с гражданскими. Налетели штурмовики, расстреливали людей в упор. Был заплыв по реке, потом три месяца с тяжелой пневмонией в какой-то заштатной больнице маленького городка, где немцы даже не стали останавливаться.
Вернуться домой Алексей Фомич никак не мог, да там никто его и не ждал. С женой он развелся, детей не нажил. Жил Слесарев у доброй женщины, помогал по хозяйству, ночами радовал ее, насколько хватало сил.
Потом партизаны стали шалить, и каратели пошли облавой. Объяснить им, кто мирный, кто нет, было невозможно. Алексей Фомич бежал из деревни, долго плутал.
У него и в мыслях не было угодить именно в это болото, но так уж вышло. Он провалился по колено в топь, и только выдержка помогла ему спастись.
Мухавец работал зоотехником на конном заводе. Предприятие было эвакуировано в октябре. Эшелон с лошадьми попал под бомбежку, выжившие животные разбежались, он сам получил легкое ранение. Жена и двое детей должны были уехать в Дмитров, но он не знал, добрались ли они до места.
Юрий Антонович прибился к группе отступающих красноармейцев. В ней были и другие гражданские. Они шли пешком, добрались до линии фронта.
Документов при себе у него не было, вот он и загремел в НКВД. Там с чего-то решили, что этот человек похож на немецкого шпиона. Месяц он томился за решеткой, про него просто забыли. Немцы наступали. Заключенных стали вывозить, кого-то, впрочем, расстреляли.
Немецкий парашютный десант был сброшен восточнее городка. Конвой вступил в бой, заключенные бросились врассыпную, многие погибли.
У Юрия Антоновича были нездоровые легкие. Он имел освобождение от армии, но подобрал карабин, храбро стрелял в парашютистов, потом сломал руку, кувыркаясь в канаву, от боли потерял сознание и был благополучно принят фрицами за мертвого. Они наступали, окрестности городка остались у них в тылу.
