– Гауптман, вы можете толком объяснить?..
– Позднее, Кресс. Думаю, вы и сами могли бы догадаться. Сворачивайте направо.
Машина тряслась по камням, цепляла слежавшиеся сугробы. В памяти Глеба всплывали перехлесты улочек, основные дороги, ведущие к выезду. Верещагин настаивал, что самый безопасный маршрут – на юго-восток, по улице Кубовой. Там нет стационарных постов, иногда случаются разъезды, мотоциклетные патрули, но если ты удачливый, то есть шансы проскочить.
На перекрестке мелькали какие-то смутные личности. Увидев машину, они стали скидывать с плеч карабины. Один из них заступил дорогу, расставил ноги.
Обер-лейтенант нервно рассмеялся. Мол, вот вы и получили, наглый похититель германских офицеров!
– Ни звука, Кресс, вперед! Ваша смерть уже здесь, – сказал Шубин, привстал и начал грязно ругаться по-немецки, хотя с превеликим удовольствием сделал бы это по-русски.
Фары осветили фигуру в расстегнутом полушубке, светлую повязку на рукаве. Доброй вам ночи, господа полицейские!
– Эй, уйти с дорога, быстро! – Глеб изображал ломаный русский язык. – Германский разведка, абвер!
Мелькали огни фонарей, вырывали из мрака офицерскую униформу, бледные лица. Полицейский попятился с проезжей части, неуклюже отдал честь.
Дорога свернула вправо. Дальше они ехали без приключений, хотя руки обер-лейтенанта срывались с руля. Несколько раз он явно порывался направить машину в сугроб, а Глеб был на грани того, чтобы выстрелить.
Каким-то чудом они покинули городок! Мотоциклетный патруль, завидев офицерские фуражки, не стал останавливать машину.
Вскоре дорога погрузилась в лес. К счастью, она была расчищена. Фары освещали бугристые сосны, проезжую часть, продавленную колесами.
Лес оборвался, образовалась развилка.
– Влево! – скомандовал Шубин.
Из полумрака выплывали холмы, на одном из них смутно выделялся ориентир – вышка заброшенной метеостанции. Дорога снова сворачивала, уходила не туда. Глеб приказал немцу остановить машину, выпрыгнул наружу.
Тут обер-лейтенант вдруг проявил наказуемую резвость, попытался схватиться за пистолет, который Шубин держал в руке, но не успел. Глеб ударил его в челюсть, потом отвесил звонкую оплеуху, для порядка влепил в живот. Кресс откинулся на борт автомобиля, жалобно стонал. Потом его рвало, а Шубин мялся рядом и снисходительно похлопывал немца по спине.
– Кто вы? – прохрипел тот. – Какого дьявола вам от меня нужно?
– Терпение, мой друг. Не будем забегать вперед, договорились? Автомобильную поездку мы уже совершили, теперь немного прогуляемся. Учтите, герр Кресс, если станете плохо себя вести, то пожалеете об этом. На смерть раньше времени не рассчитывайте. Буду бить больно и жестоко, вышибу зубы, сверну нос, раскрошу челюсть. Ну и все такое, дальше сами представьте. Идти вам все равно придется, так что взываю к вашему благоразумию. Не повторяйте попыток отобрать у меня пистолет. Это не пройдет.
Они брели по колено в снегу, ноги у них отнимались. Немец на что-то надеялся, постоянно озирался. Небо светлело неохотно, словно кто-то заставлял его это делать.
Глеб споткнулся. Немец резко повернулся, хотел было броситься на него, но дырочка ствола уже смотрела ему в лоб. Он злобно выругался. Шубин засмеялся, осторожно извлек ногу из переплетения веток, не видимых под снегом, и для профилактики влепил обер-лейтенанту плюху. Впрочем, так, легонько. Не тащить же этого кренделя на себе.
В этой местности не было дорог, вздымались холмы, тянулись обрывистые овраги. Метеовышка теперь находилась слева.
«Кажется, пришли», – подумал Глеб.
Из оврага выбирались люди, бежали навстречу. Это были Мишка Верещагин, братья Ванины, Толик Иванчин.
Обер-лейтенант жалобно застонал, рухнул пластом в снег. Он до последнего надеялся на что-то другое. Добрые люди подхватили его под мышки, поволокли в овраг.
– Товарищ лейтенант, вы снова с нами, – сказал Барковский. – А мы уж не чаяли, думали, вас немцы прибрали, уходить хотели. А вы не один, с уловом!
– Хреновый сегодня улов, – пробормотал Глеб. – Выше обер-лейтенанта ничего не клюнуло. Эй, с этим парнем нежнее, до смерти не бейте, возьмем с собой.
Он съехал в овраг и застыл в оцепенении, не чувствуя холода. Там собрались все, кто выбрался из Бурмихи. Люди лежали в снегу, окутанные табачным дымом, приходили в себя.
Потрясенный обер-лейтенант сидел на коленях, раскачивался как маятник и стонал. Кто-то дружески треснул его по затылку, и пленник повалился в снег.
– Из Бурмихи выбрались все три группы! – отрапортовал возбужденный Верещагин.
Меньше других пострадали саперы, разнесшие полотно. Взрыв был страшной силы. В насыпи образовалась дыра глубиной в два метра. Шпалы, изувеченные рельсы, все вперемешку. Эшелон прошел полчаса назад, за ним следовала дрезина с истребителями партизан.
Через пять минут они и совершили подрыв. Пока собирались, примчалась обратно дрезина. Озлобленные немцы стали поливать лес огнем. Двое получили легкие ранения. Товарищи оказали им медицинскую помощь. Они шли своим ходом.
Группа Верещагина потеряла четверых. Двое погибли во время обстрела штаба, двое – на обратном пути, когда противник висел на хвосте, и требовалось отвлечь его внимание.
Трое погибли после атаки на арсенал. Парни не добежали до спасительного грузовика.
– Леха Карабаш скончался, пока ехали, – дрогнувшим голосом проговорил Краев. – Вроде улыбался, шутил, уверял, что умрет не раньше сорок третьего года. А потом смотрим, он тихий такой, дыхания нет, пульс отсутствует. Мы когда из машины вышли, с собой его взяли, триста метров на себе несли. Лучше здесь спрятать, чем на дороге бросить. Немцы найдут, издеваться будут.
Шубин подобрался на корточках к мертвому товарищу. Карабаш словно заснул. Лицо его было спокойным, расслабленным, только щеки покрылись серыми пятнами и ресницы заиндевели.
Разведчики собрались возле тела, курили. Косаренко расстегнул комбинезон погибшего товарища, стал обшаривать карманы, нашел смертный медальон, передал Шубину. Тот повертел в руке эбонитовую капсулу, открывать не стал, сунул на дно кармана.
– Будем надеяться, что он заполнил бланки, – пробормотал Косаренко.
Смертные медальоны появились в начале войны. Это была, пожалуй, единственная вещь, по которой можно было опознать мертвого красноармейца. Внутри два бумажных бланка, которые солдат заполнял своей рукой. На них все личные данные, откуда родом, состав семьи, место проживания близких. После гибели бойца один листочек похоронная команда забирала себе, чтобы учитывать потери, другой оставался в капсуле.
Такая методика была ненадежной. Среди солдат бытовало суеверие, мол, если заполнишь бланки, то точно погибнешь. Поэтому половина листов пустовала. Учитывать по ним потери было невозможно. Смертный медальон служил лишь жутковатой игрушкой.
