– Вам нужно уходить, Прокопий Тарасович, – сказал Глеб. – Через два часа немцы будут здесь. Их люди на лыжах прошли по нашим следам, выяснили, где находится база, по рации сообщили своим. Колонна выступила. Пусть она и тянется по дальней дороге, но все равно придет. Есть мысли, Прокопий Тарасович?
– Собираетесь покинуть нас, товарищ лейтенант? – спросил комиссар Навроцкий.
– Мог бы остаться, помочь знаниями и опытом, – сказал Глеб и пожал плечами. – Но вы сами знаете, что нас ждут в штабе дивизии.
– Думаю, бой примем, – сказал командир отряда. – Мы знаем, где и когда они пойдут. Сотня – не так уж много. Нас поменьше, но мы в тельняшках. Может, подсобишь, лейтенант? – Командир устремил на него просительный взгляд. – Как закончим дело, мотай в свою часть, будем вспоминать тебя с любовью и теплотой. Ты ведь не спешишь на пожар. А мы тебе такое благодарственное письмо заделаем, что начальство твое закачается.
Шубин колебался. Взвод понес потери. Такими темпами через день-другой он вообще без людей останется.
– Есть соображения, Прокопий Тарасович?
– Да, покумекали мы тут с комиссаром. Смотри сюда. – Командир развернул карту. – Вот этот большак, что упирается в Таменский бор. Он здесь единственный. Фрицы по нему придут – иначе никак. Слушай мои соображения, а потом рассудишь, может, что интереснее придумаешь.
План вышел вроде приемлемый. Его реализация особых сложностей не предвещала. От базы километра два, опушка соснового леса, местность неоднородная, канавы, валы. Большак приподнят относительно местности, основная масса снега отсюда выдувалась.
Дорога петляла по лесу, выбегала на открытые участки, снова погружалась в чащу. С Шубиным шли его люди, все, которые остались от взвода, и семеро партизан, имевших навыки в саперном деле. Они тащили пулемет, несколько противотанковых и противопехотных мин.
Как оказались в этой группе Антонина и Ленька Пастухов, Глеб не понял. Впрочем, это было не важно. Кавалеры вели себя смирно, делали вид, что не знают друг друга.
Основная масса партизан во главе с Разжигаевым шла северным лесом, чтобы ударить по противнику с фланга, а если повезет, то и с тыла. На это требовалось время, которого уже не хватало.
Антонина нервничала, прикладывала ладошку к уху, нервно теребила шерстяную косынку, обмотанную вокруг головы, потом подбежала к Шубину и сказала:
– Лейтенант, техника идет, слышишь? Далеко пока, но минут через десять мы их увидим. – Девушка кусала губы, хмурилась.
Да, она была весьма привлекательна. Терзания парней, втрескавшихся в нее, были понятны и объяснимы.
– Вы уверены, Антонина?
Ох уж эти чувствительные женские уши. Лично он ничего не слышал.
– Помяни мое слово, лейтенант, спешить надо. – Она как-то странно глянула на него, смутилась, отвела глаза.
Нет уж, в эти игры он больше не играет! Размотаться бы с тем, что уже наделал.
Работать быстрее было невозможно. Место для засады Глеб выбрал на сравнительно открытом участке. Со всех сторон бор, рослые сосны перемежались пышными елями. Дорога со стороны противника убегала за косогор и гущу голого кустарника.
Бойцы зарывались в снег, искали укрытия за стволами деревьев. Саперы яростно долбили дорогу в сорока метрах от пулеметного расчета, били ломом, кайлом. Смерзшаяся почва едва поддавалась. Больше негде было ставить эти клятые мины. Снег на дороге не задерживался.
– Парни, помогите! – крикнул Глеб.
К саперам устремились несколько человек. Барковский отобрал у Пастухова кайло, оттолкнул его, стал яростно долбить неподдающуюся землю. Во все стороны летели куски спрессованной глины. Энергично заработал лом.
Но парни не успевали. Теперь уже все они отчетливо слышали шум подходящей колонны. Она была за поворотом, где-то близко. Там ревели тяжелые грузовики, перевозящие пехоту.
Шубин бросился к месту проведения работ, но что он мог сделать? Они не успевали, им не хватало всего несколько минут. Люди нервничали. Глеб уже готов был бросить все к чертовой матери, пустить в ход одно только стрелковое оружие.
– Заканчивайте, я задержу их! – вдруг выкрикнула Антонина, сбросила с головы платок и побежала по дороге.
Русые волосы неслись за ней, трепетали на ветру.
– Ты куда? – чуть не хором выкрикнули Барковский и Пастухов, но она лишь отмахнулась.
Это было сущее безумие. Парни в отчаянии выли, долбили землю. Девушка с непокрытой головой отдалялась от них.
Шубин припустил параллельным курсом, не мог ее оставить без присмотра. Он бежал, пригнувшись за кустарником, потом распластался, ободрал живот о какие-то сучки, вполз на косогор. Антонина была слишком далеко от него, чтобы Глеб мог поддержать ее огнем.
Не пришло ей в голову ничего другого, кроме как изобразить дружелюбно настроенную пьянчужку. Девушка, пошатываясь, брела по дороге, что-то пела, танцевала!
Шубин онемел. У него возникло такое ощущение, что Антонина Сотникова сошла с ума. Она смеялась, отплясывала, волосы реяли на ветру. Как-то незаметно распахнулись полы полушубка, обозначилась узкая талия, перетянутая бечевой. Ноги девушки перепутались, она чуть не упала.
В кузове головного грузовика раздался дружный гогот. Антонина выдохлась, но снова стала притоптывать, постукивала валенками друг о дружку, делала какие-то неприличные жесты, словно собиралась удовлетворить всю колонну.
Первая машина со скрежетом остановилась. Распахнулась дверь, высунулась оскаленная физиономия водителя. Спрыгнул на дорогу жилистый роттенфюрер с автоматом в руках. Он направился к женщине, задумчиво уставился на нее, потом начал как-то глумливо ухмыляться.
Антонина обессилела, подошла к немцу на подгибающихся ногах, вдруг ахнула и повалилась ему на шею.
Солдаты гоготали. Роттенфюрер отдирал от себя прилипчивую бабу, а она что-то лепетала, ластилась к нему. Все это выглядело безумно, но как-то убедительно.
– Это сумасшедшая русская баба! – прокричал роттенфюрер. – Она не пьяная, от нее не пахнет!
Солдаты веселились.
Шубин приподнялся, глянул через плечо. Работа за поворотом подходила к концу. Саперы установили две мины, разровняли руками дорожное покрытие и уже прытко удирали в лес.
– Оставить в покое эту чертову девку! – прозвучал командный окрик.
Шубин напрягся. Эсэсовцам закон не писан. Они могли и пристрелить девушку. Но солдаты были настроены благодушно, признательны Антонине за выступление. Роттенфюрер взял ее за шиворот, оттащил к обочине и спихнул в кювет. Девушка заскользила вниз, махая руками, не удержалась, повалилась в кашу из грязи и снега.
Солдаты потешались. Им понравилось это представление. О том, в чем был его смысл, они даже не задумывались.
Колонна двинулась дальше.
