Лила выдохнула, потом, опомнившись, спросила:
– Но ведь в долине не было эпидемий уже лет тридцать.
– Этому месту уже за тридцать, мадам, – сообщил Антракс, даже не улыбнувшись. – Смешно, что я эту историю знаю с двух сторон. В ту эпидемию в Нурбе людей спасал Фу-Диен. Это было начало его славы.
Лилайна невольно усмехнулась.
– И этот человек, наверно, сыграл не малую роль в его известности.
– Возможно.
Они немного помолчали, а потом Лилайна вспомнила, что так и не получила ответа на свой вопрос.
– Так что это было в кабинете-то?
Она внимательно изучила мужчину взглядом.
– Раздражает? – после недолгого молчания спросил Антракс.
– Да, – едва слышно призналась Лилайна, почему-то опасаясь этого признания.
– Ясно, – отозвался мужчина и встал.
– Что ясно-то?
– Ты терпеть не можешь слабых, неуверенных в себе мужчин, птичка, – сообщил ей Антракс тоном врача, озвучившего смертельный диагноз.
Он скрылся за дверью, а она осталась на крыльце. Его слова окончательно сбили ее с толку. Она запоздало поняла, что в гениальной голове ее супруга завелась какая-то глупость, а она ее не заметила; оставалось дождаться его на крыльце, а потом поговорить уже иначе. Идти и мстить ему за «виляющий зад» ей уже не хотелось, но она с радостью отмечала, что ей нравится прохлада этой ночи и пляска мотыльков у лампы, подвешенной на крыльце.
Она невольно вспомнила, как рассказывала Бина об этом месте. Люди останавливались здесь, чтобы отдохнуть, потому ночью становилось тихо. Древняя легенда гласила, что в этих зеленых холмах с одиночными кустарниками можно исчезнуть навсегда. Потому здесь и нет городов. Она даже говорила, что ее дед привез сюда сарай на телеге и жил в нем с рабочими, чтобы не пропасть в темноте, но Лилайна в эти сказки не верила, подозревая, что здесь если и есть какая-то беда, то имя ей – дикий хищник, а не проклятие древних.
Пока она сидела так, размышляя о легендах, на крыльце вновь появился Антракс. Бросив тряпку на перила, он вылил воду в траву прямо с крыльца и вновь сел рядом.
– Все, можно идти спать, – прошептал он очень тихо.
– Главное под крышей, – невольно прошептала Лила в тон своим недавним размышлениям. – Ты же знаешь, что здесь по слухам нельзя спать под открытым небом.
Антракс криво улыбнулся.
– Знаю, но в Добромше – в той деревне, мимо которой мы проходили, есть другая история на эту тему. Там верят, что раньше на этих землях жил подземный змей, который выходил ночами на охоту и пожирал людей; а когда река обмельчала, то и змей погиб. Эта версия кажется мне правдоподобной, но пока останки этого змея не будут найдены, я в нее не поверю.
Только теперь он посмотрел на жену, скользнул взглядом по ее голым красным коленкам, поднялся вверх и, улыбаясь, заглянул в ее серые глаза.
– Ты платье так и не развязала, – сказал он мягко, явно не собираясь шутить на эту тему.
– Забыла, – прошептала Лилайна, смущаясь, и стала развязывать узел, но у уставших рук не хватало сил даже на такую мелочь.
Антракс, приблизившись, развязал юбку.
Она хотела сказать «спасибо», но, глядя на его правую часть лица, невольно сказала совсем другое.
– У тебя щека треснула.
Антракс сразу ощупал замазанную щеку – под скулой действительно была трещина, скользившая вниз. В этом не было ничего удивительного, поэтому он только махнул рукой. Прежде чем спать, ему еще нужно было все это снять, побриться и замазать вновь, чтобы утром не превратиться в забавное чудовище с щетиной на одной щеке и трещинами на другой.
Лилайна внимательно наблюдала за ним. Она всегда любила его задумчивый взгляд, направленный словно на себя самого. Его рука так и застыла на щеке, а ей казалось, что рядом сидит самое невероятное непостижимое существо, мыслящее не так, как все остальные, ей хотелось бы понимать его хоть немного. Она хотела знать, почему он так задумчив, почему так странно себя ведет, что он делал весь этот день и кто успел отстирать его рубашку. Только ничего этого она не смогла спросить и, опасаясь затянувшегося молчания, тихо призналась:
– Я кушать хочу.
Антракс наконец убрал руку от лица и улыбнулся.
– Это решаемо.
Он встал, торжественно шлепнул тряпку в ведро и, забрав его с собой, поспешил куда-то по двору. Лилайна сначала растерянно моргнула, потом пошла за ним следом, отмечая, что сил у нее совсем уже нет.
Они дошли до одной из пристроек, самой маленькой, примыкающей не к дому, а к длинной узкой конюшне. В этом маленьком помещении не было ничего, кроме одной огромной копны сена.
Антракс поставил ведро в угол, там уже оказались и его мешок, и посох, а потом спросил:
– Ты так сможешь уснуть, или тебе лучше подстелить плащ?
– Не знаю, – искренне ответила Лила, с трудом представляя, как на этом можно спать.
Когда-то давно, оказавшись в руках работорговцев, ей приходилось спать на полу, но даже тогда она опускала голову на колени своей фрейлины и плакала, пока не лишалась чувств. Тогда она была маленькая и могла только себя жалеть, теперь она считала себя совсем взрослой, но немножко пожалеть себя ей все равно хотелось, особенно – оттого что ноги больше не хотели стоять.
Антракс не стал комментировать ее замешательство и подгонять ее, а просто шагнул к выходу.
– Подумай, а я добуду что-нибудь поесть.
– А можно? – удивилась Лила, вспомнив, что все давно спят.
– Кто мне запретит? – спросил Антракс у темноты ночи и вновь прошел к дому.
Он был здесь уже в третий раз, но не боялся разоблачения просто потому, что в прошлый раз его, как Велиана, здесь никто не узнал. Ничего удивительного в этом не было – слишком много людей проходило мимо этого места. Оба раза он был при деньгах, никому не спасал жизнь и даже не шумел, да и теперь старательно не привлекал внимание, строя из себя жертву войны, которую в действительности сам и затеял два года назад. Это была политическая необходимость, а теперь стало логическим объяснением для шрамов на его теле. К следам от огня в разных культурах относились по-разному, кто-то даже считал их доброй меткой, но сам Антракс ненавидел разговоры на эту тему. Он ребенком пострадал в пожаре, большего никому знать не следовало, даже своей жене он не рассказывал, как все было на самом деле, не догадываясь, что та не спрашивала лишь потому, что его болтливый брат давно рассказал ей все.
Он и сам не знал, почему начал думать о собственных ожогах, заходя на кухню. Видимо, острая потребность спрятать лицо давала о себе знать.
«Может стоит снова завязать, и все?» – спрашивал он себя, но тут же вспоминал отца, который говорил, что прятаться вечно просто невозможно.
