И вот какую истину я вам тут открою: в любом отдельно взятом деле наступает момент, когда совершенно неясно, куда идти. И подобные затыки, или убийцы импульса, как я привык их называть, вовсе не экзотика. Они встречаются в изобилии повсюду, и никто не может похвастаться, что обладает к ним иммунитетом. Финансовые проблемы, лень, усталость, семейные обязательства, ошибки, случайности, нехватка интереса, нехватка времени, плохая обратная связь – любой из этих факторов может привести к тому, что ваш проект со скрипом остановится, а креативный импульс, который вы набрали, рассеется.
Я часто использую рисование как инструмент или технику, позволяющую пробиться через завал. Мои наброски часто дают мне новую точку зрения относительно проекта и позволяют увидеть вещь, которую я конструирую, с дистанции, позволяющей более четко разглядеть следующий шаг. В этом отношении почти неважно, что я рисую. Я могу сделать несколько базовых изображений для сотрудника, чтобы понять, чего я от него хочу, или увидеть, как его вклад ложится в общую картину. Могу начертить некое механическое устройство, пинающее меня по заднице. Могу заново перерисовать ту штуку, которую делаю для своего удовольствия, просто чтобы процесс конструирования в моей голове не прекращался. Могу набросать чемоданчик для объекта, который сделаю, когда все будет закончено. Иногда размышления о том, что может находиться внутри вещи, над которой я работаю, помогают разобраться с тем, что я на самом деле изготавливаю, и с тем, что заставляет меня топтаться на месте. Это все работа с информацией, разговор между моим мозгом и руками.
Самый неподатливый убийца импульса, которого мне сложнее всего победить, – беспорядок. Мне нравится гипсовая скульптура, сделанная мной в 19 лет, но через три десятилетия она, вероятно, стала бы лишь преамбулой для чего-либо более амбициозного, вроде полного работающего костюма Железного Человека (поскольку это самая сложная штука, которую я могу придумать, имея в наличии гипсовый слепок моего торса). Проект высокой сложности охватывает все мои умения, все мои знания и все управленческие способности, но он также влечет за собой неразбериху, возникающую при попытке пустить в ход все эти творческие активы.
При наличии большого числа индивидуальных компонентов, различных материалов и методов (всего того, что должно идеально подходить друг к другу и сочетаться в правильном порядке), чем выше сложность проекта, тем больше вероятность, что в какой-то момент все запутается. Вы не сможете сделать эту деталь, пока та деталь не закончена. Невозможно собрать эти кусочки, пока вон тот не покрашен. Когда у вас сорок элементов в конструкции, легко потратить целый день, собирая что-то неверным образом, и поверьте, очень трудно заставить себя делать все заново после неудачи.
Рисование в такие моменты помогает мне отразить атаку этого убийцы импульса, потому что оно неизменно увеличивает мое понимание физического единства вещи, над которой я работаю. Мои первоначальные размышления – рисунки, выводящие исходную идею из мозга, – помогают мне осознать создаваемый объект на макроуровне. С другой стороны, рисование как метод пробиться через сложность помогает навести резкость на отдельные части объекта, изучить его на микроуровне. В результате новая информация, поставляемая набросками, неизбежно открывает часть головоломки, из-за которой я остановился, и обеспечивает необходимый мне импульс, чтобы все покатилось дальше.
Импульс, само собой, определяет движение. Опыт научил меня, что движение вперед, пусть даже малое – единственный способ пробиться через затор вроде этого. Однако важно понять, что такого рода движение никогда не будет идти по прямой, линейной траектории. Оно больше похоже на колебание, на сердечный ритм. Когда я не могу созидать, я рисую, чтобы поймать этот ритм снова, чтобы поймать тот маленький кусочек движения вперед, что станет оружием, способным убить дракона инерции.
Говорят, что карандаш сильнее меча. Для меня карандаш – последнее оружие в том случае, если я завяз. Оно становится одним из главных инструментов, позволяющих держать проект на поверхности моего мозга, чтобы я не переставал перемалывать на ментальной мельнице его элементы. Когда я работаю под дедлайном, или когда отвлекаюсь на другие вещи, происходящие в моей жизни, или когда мне просто нужно разделаться с чем-то, чтобы заняться другой вещью, которая привлекает меня сильнее, я извлекаю карандаш из ножен, выкладываю новый чистый лист бумаги на поле боя и начинаю рисовать, вступая в битву за воплощение своей идеи.
Рисование как коммуникация
Начиная от Colossal Pictures и до «Разрушителей мифов» мы с Джейми прошли через сотни проектов, вероятно, даже через тысячи. От простых вещей вроде изготовления фальшивого речного русла для рекламы Nike до сложных объектов вроде ракеты на парафине и оксиде азота, основанной на планах времен Гражданской войны (она ЛЕТАЛА с первого включения), или БЕЗУМНЫХ конструкций вроде привязывания еще больших ракет к автомобилю Chevy Impala в трех отдельных эпизодах
[40], чтобы проверить один из самых известных мифов премии Дарвина .
В большинстве этих проектов наши мозги двигались по параллельным дорожкам. Часто мы используем разные подходы к созиданию и разрешению проблем, но как только у нас появляется план, мы всегда знаем, какова цель и в каком направлении надо двигаться, чтобы ее достичь. Когда же доходит до выражения самой идеи или до планирования процесса конструирования, все обстоит не так просто. Мы очень разные по стилю и характеру, и единственный известный нам способ перенести идею из одного мозга в другой сводится к процессу, который нам нравится называть… пререканиями. Он может быть столь напряженным, что мы с Джейми обычно шутим по поводу того, как бы обрадовались технологии, которая через крохотные USB-порты, имплантированные в основание черепа каждого, позволяла бы обменивать флешками с записанными на них мыслями. Но подобная технология не появилась (пока), так что мы ограничены техникой, которую оба применяем, чтобы объяснить свои идеи друг другу – рисованием. Мы постоянно обращались к магнитной доске или карандашу и бумаге, чтобы материализовать мысленные образы и прийти к взаимопониманию. В этом смысле рисование было для нас много большим, чем инструментом обдумывания, оно служило великолепной коммуникативной технологией для сотрудничества.
