Бумажный Джингл Сэвидж, около 1972 года
Есть одна истина по поводу любимых плюшевых игрушек из детства. Она стала для меня очевидной, когда я наконец сам обзавелся детьми: они являются отдельными от тебя объектами, но в то же время они часть тебя. Они в одно и то же время губка и зеркало. Своего рода проекция. Приключения, в которые вы их вовлекаете в своих играх, также и ваши приключения. На них вы проецируете все вещи: и те, которые хотите для себя, и те, что вам в себе нравятся, и те, что не нравятся.
Именно таким образом я и обошелся с Джинглом: я добавил ему модный голубой жилет, броский пояс с золотой застежкой и символ Супермена на груди куда большего, чем надо, размера. Почему? Ну, очевидно, это были те штуковины, которые я хотел себе. Я желал быть супергероем. Я хотел… быть одетым как Мясоголовый из сериала «Все в семье» (в свою защиту могу сказать, что это было начало 70-х).
С каждой новой деталью Бумажный Джингл становился все более и более реальным. Все более похожим на меня. Но он оставался в ловушке прямоугольника плотной бумаги, он был только рисунком. И если я хотел, чтобы он полностью воплотился – и боже, я же хотел! – я должен был освободить его из этой бумажной тюрьмы. Именно в этот момент песня сирен, издаваемая бритвенными лезвиями с односторонней заточкой, наконец добралась до моих ушей. Все, что мне нужно было сделать, – вытащить одно из коробки, снять защитную бумажную упаковку и осторожно провести по границе тела Джингла, после чего он станет не просто картинкой плюшевого медведя, а медведем в форме картинки, моим медведем, Джинглом Сэвиджем. Для моего пятилетнего разума он сделался бы реальным. Так что я не устоял перед искушением, и Бумажный Джингл Сэвидж был освобожден.
Я рванулся в дом, чтобы показать результат труда папе, наплевав на все последствия. Полагаю, я думал, что он решит, что я использовал ножницы. Но он немедленно увидел по характерному надрезу, что я пустил в ход бритвенное лезвие, чтобы впустить медведя в трехмерный мир. Как взрослый я могу сказать, что впечатлен тем, как пятилетний я управился с контурами, по которым нужно было вырезать. А в тот момент я был большей частью удивлен (и испытывал облегчение), что папа не впал в ярость. Фактически он был чуть ли не счастлив, увидев мое творение, и даже вставил его в рамку – именно по этой причине Джингл со мной до сего дня.
Думаю, причина, по которой я избежал наказания, заключается в том, что, нарушив главное правило студии, я на самом деле использовал студию правильным образом: я пришел туда с конкретной целью и определенно не слонялся там просто так, поскольку воплощал в жизнь идею. Это был первый раз, когда мое юношеское любопытство привело меня к созиданию, а не к банальной шалости. Именно этого простого сдвига только и ждал мой папа. Когда тот произошел, правила изменились, я получил больше доверия и новый уровень допуска. И, хотя я об этом тогда не знал, в моей жизни началось время творческих исследований.
Я никогда не знаю, в какой момент ударит вдохновение такого рода. Оно часто приходит едва ощутимым, но я постепенно настроил себя на его присутствие, поскольку работаю в постоянной связи с миром, в котором живу. Это на самом деле одна из сложнейших вещей, особенно для молодого созидателя. Поверьте мне, я знаю, что говорю. Когда те интересы, которые порождают трепет внутри, оказываются под ударом насмешки или о них забывают, инстинкт этот уходит, и ничего не остается, кроме как отделить себя от собственных интересов, следовательно, от мира, стать отступником, одиночкой и мизантропом. По сути, сделаться кем-то вроде Моррисси
[12]. Но я не верю, что река идей течет там, где живет одиночество. Изоляция равняется опустошению и бесплодию. Если вы будете проводить свои творческие дни в изоляции, ваш внутренний созидатель умрет от жажды.
Не бойтесь углубляться
Я начал уделять внимание вещам, которые зачаровывали меня, и это в итоге привело меня к косплею. Вовлечение в окружавшую меня жизнь открыло мне глаза на никогда не оскудевающий поток идей. Но существует другой, столь же мощный способ находить вдохновение, тот, на который я все больше и больше полагался по мере того, как становился старше и опытнее: копать прямо на дне кроличьей норы. Я имею в виду уходить так глубоко, как только возможно, в той сфере, которая вас безмерно волнует, о которой вы не можете перестать думать. Именно таким образом я культивировал другое свое творческое увлечение – копирование реквизита.
Я никогда не делал секрета из своей любви к кино. На моей горе Рашмор
[13] кинематографического влияния Стэнли Кубрик расположился рядом с Ридли Скоттом, Терри Гиллиамом и Гильермо дель Торо. Кубрик – один из режиссеров, вдохновлявших меня сильнее всего. Едкие социальные комментарии, неизменно глубокое чувство юмора, любовь к людям со всеми их недостатками – все это лежит в основе его фильмов и всегда отзывается внутри меня.
В 2013 году я посетил LACMA, Музей искусств округа Лос-Анджелес, чтобы посмотреть выставку, посвященную Стэнли Кубрику. Выставка проходила при участии семьи режиссера, и я надеялся, что это обеспечит мне захватывающий, сравнимый с падением в кроличью нору опыт от более близкого знакомства с творчеством человека, который так глубоко меня интересует.
Я ошибался. Все оказалось намного лучше. Выставка в LACMA произвела на меня эффект, схожий с откровением. Это была настоящая сокровищница материальных объектов, накопившихся за профессиональную карьеру режиссера. Там присутствовали кусочки всех частей процесса создания фильма: сценарии с рукописными пометками Стэнли; каталог карточек, полный заметок о жизни Наполеона; костюмы и реквизит; камеры и линзы; крохотные модели декораций; невероятные фотографии, сделанные во время съемок. Для любого поклонника Кубрика это был настоящий рай просветления.
В тот день я пришел в музей рано, чтобы хватило времени погрузиться во все. Ходил намеренно медленно и тщательно изучал выставку. Я убеждался, что увидел каждое фото, поглотил каждую деталь на каждой миниатюре, разглядел все, что доступно. Все было завораживающим… Но один предмет реквизита, один-единственный, произвел на моего внутреннего созидателя эффект разорвавшейся бомбы. Я только что завернул за угол, потратив слишком много времени, влюбленно пуча глаза на собственную камеру Стэнли Кубрика (линзы, которые использовали при съемках «Барри Линдона»!). Собрался поглазеть на большую витрину, заполненную различным имуществом из фильма «Доктор Стрейнджлав», и обнаружил прямо по центру аварийно-спасательный комплект майора Конга – маленький, но очаровательный предмет из этого изумительного абсурдистского фильма.
