Так же резко и неожиданно Серена и Моррис замерли, не разнимая объятий, и вновь наступила тишина. Какое-то время они лежали, не двигаясь. Затем Моррис встал, оправил одежду и подхватил шляпу-котелок.
Желая поскорее отсюда выбраться, Мариана попятилась — и под ее ногой хрустнула ветка.
Раздавшийся треск встревожил пару. Сквозь ветви Мариане было видно, как Моррис начал озираться. Оглянувшись на Серену, он прижал палец к губам и скрылся за деревьями.
Мариана поспешила к выходу. Только где же он? Решив возвращаться тем же путем, что и пришла, Мариана повернулась… и вздрогнула: прямо перед ней стоял Моррис.
В напряженном молчании, тяжело дыша, консьерж гневно смотрел на Мариану. Наконец он прошипел:
— Какого черта ты творишь?
— Что? Извините, дайте пройти. — Мариана попыталась обогнуть Морриса, но тот с ухмылкой преградил ей путь.
— Понравилось секс-шоу, да?
Чувствуя, что краснеет, Мариана потупилась.
Моррис усмехнулся.
— Меня не проведешь! Я давно за тобой наблюдаю.
— Что вы хотите сказать?
— Как говаривал мой дедушка, не суй свой нос в чужие дела, иначе тебе его оторвут.
— Вы мне угрожаете? — возмутилась Мариана, стараясь не выдать страха.
Рассмеявшись в ответ, Морис не спеша зашагал прочь.
А Мариану словно пригвоздило к месту. Ее трясло от гнева и испуга. К глазам подкатывали слезы. Она подняла голову — и увидела ту самую статую. Казалось, ангел смотрит прямо на нее, распахнув объятия.
В этот момент Мариана особенно остро ощутила, как ей не хватает мужа. Он бы защитил, утешил…
Но Себастьяна больше нет.
И надо учиться защищать себя самостоятельно.
6
Скорый поезд до Лондона следовал без остановок, на всех парах мчась к месту назначения. Мариане казалось, что он едет слишком быстро: вагон подбрасывало, трясло и сильно качало. Пронзительный скрежет бил по ушам, напоминая чей-то надрывный крик. Незапертая дверь вагона, то и дело лязгая, свободно болталась. Шум мешал Мариане сосредоточиться.
Стычка с Моррисом выбила ее из колеи. Надо было обдумать произошедшее. Получается, Моррис и есть тот тайный поклонник Серены? Тогда ничего удивительного, что они скрывают свои отношения. Если правда всплывет, его уволят.
Мариана надеялась, что консьерж больше ни к чему не причастен, однако твердой уверенности в этом у нее не было. Моррис как-то связан с Фоской. Но как? И при чем тут Серена? Может, они с Моррисом вдвоем шантажируют Фоску? Если так, эта парочка ведет рискованную игру. Не стоит провоцировать психопата, который уже совершил два убийства.
Теперь Мариана понимала, что ошибалась насчет Морриса. Очаровав ее старомодной учтивостью, в сущности, он вовсе не был джентльменом. Вспомнились его недобрый взгляд и угрозы. Очевидно, Моррис пытался запугать ее. Успешно пытался…
Бабах! Дверь вагона в очередной раз хлопнула, и Мариана подскочила. «Хватит себя накручивать. Так и спятить немудрено».
Чтобы отвлечься, она вытащила журнал по психиатрии, все еще лежавший в сумочке, и попыталась углубиться в чтение, но не могла сосредоточиться. К тому же ей не давало покоя подспудное чувство, что кто-то на нее пялится.
Мариана оглядела вагон. Никого из немногочисленных пассажиров она раньше не встречала, и никто из них на нее не смотрел.
Уже на подъезде к Лондону ей в голову пришла пугающая мысль: что, если она ошибается насчет Фоски? Вдруг убийца — совсем другой, не знакомый ей человек, и в эту самую секунду он сидит здесь, среди ее попутчиков, и исподтишка за ней наблюдает? От этого предположения по коже пробежали мурашки.
Бабах! — грохотала дверца.
Бабах!
Бабах!
7
Вскоре поезд прибыл на вокзал Кингс-Кросс. Даже и там Мариану не покидало неприятное ощущение, что на нее смотрят. Чей-то взгляд жег и буравил затылок. В какой-то момент вдруг почудилось, что неизвестный преследователь стоит прямо у нее за спиной. Мариана резко обернулась, ожидая увидеть Морриса. Но его нигде не было.
Тем не менее всю дорогу к дому номер пять по Редферн-мьюз, где жила Рут, Мариане не переставало казаться, что за ней следят. Она ехала к Рут сама не своя, опасаясь, что у нее началась паранойя. «Может, я сошла с ума — вот мне и мерещится невесть что…»
В любом случае никто сейчас не помог бы ей лучше, чем пожилая дама, к которой направлялась Мариана. Она нажала на кнопку звонка — и ей сразу же полегчало.
Рут была научным руководителем Марианы во время учебы на психотерапевта, а потом стала ее супервайзером.
Известно, что супервайзеры играют в жизни психотерапевтов огромную роль. Без них ни один специалист не справился бы со стрессом, не выдержал напряжения и утратил объективность. Рут помогала разобраться в себе и отделить свои чувства от чувств пациентов, что порой очень трудно.
После смерти Себастьяна Мариана как никогда нуждалась в поддержке Рут. Они начали чаще видеться. Встречи фактически превратились в сеансы психотерапии, и в какой-то момент Рут предложила Мариане заняться этим всерьез и пройти полный курс лечения. Но Мариана отказалась, хотя и не могла объяснить почему. Никакие беседы с психологом не вернули бы Себастьяна.
Приветливо улыбаясь, Рут открыла дверь.
— Мариана, дорогая моя! Входи.
— Здравствуйте, Рут.
Было очень приятно вновь очутиться в знакомой гостиной, в которой вечно витал свежий аромат лаванды и тикали на каминной полке серебряные часы. Здесь Мариане сразу стало спокойнее. Она, как обычно, села на краешек выцветшего синего дивана, а Рут устроилась в кресле напротив.
— У тебя был очень расстроенный голос, когда ты позвонила. Что стряслось?
— Даже не знаю, с чего начать… Все закрутилось после звонка Зои из Кембриджа.
Мариана начала как можно четче и подробнее излагать суть дела. Рут внимательно слушала, иногда кивая и изредка вставляя комментарии. Когда рассказ закончился, какое-то время хранила молчание, а затем тихонько вздохнула. Этот вздох лучше любых слов выразил ее участие и сострадание.
— Вижу, тебе тяжело приходится, — произнесла Рут. — Но надо быть сильной. Ради Зои, ради всего колледжа и ради себя.
Мариана покачала головой.
— Да я-то что… Но вот Зои и эти студентки… Мне так страшно…
Она сморгнула слезы. Рут, наклонившись, подвинула к ней лежащую на столике стопку салфеток. Мариана взяла одну и вытерла глаза.
— Спасибо. Простите. Сама не понимаю, почему вдруг развела сырость.
— Ты плачешь, потому что чувствуешь свое бессилие.
