— Признаюсь, мне интересно, каково это — принадлежать к такой группе. Что это для вас значит?
Девушки молча таращились на нее.
— В психотерапии группа часто ассоциируется с семьей: в ней так же выделяются «братья» и «сестры», «матери» и «отцы», «тети» и «дяди». Вы друг для друга тоже что-то вроде семьи? Можно сказать, вы потеряли двух сестер.
Ответа снова не последовало, и Мариана осторожно осведомилась:
— Наверное, профессор Фоска в вашей группе — «отец»? — Воцарилась мучительно-неприятная тишина. Мариана не отступала. — Он хороший отец?
У Наташи вырвался раздраженный вздох.
— Какая чушь! — воскликнула она с сильным русским акцентом. — Как будто мы не понимаем, чего вы добиваетесь!
— И чего же я добиваюсь?
— Вы пытаетесь развести нас, чтобы мы сдуру сболтнули о профессоре какую-нибудь гадость. Хотите поймать его в ловушку!
— Почему вы решили, что я хочу его поймать?
Наташа лишь возмущенно фыркнула, и Карла пояснила за нее:
— Слушайте, Мариана, мы в курсе, в чем вы подозреваете профессора. Но он не имеет к убийствам никакого отношения.
— Вот именно! — с жаром подхватила Наташа. Судя по тону, этот разговор вызвал у нее бурю негодования. — Когда убивали Тару и Веронику, он был с нами!
— Я вижу, вы очень сердитесь, Наташа.
— Хорошо, что вы заметили… — Девушка усмехнулась. — Да, сержусь! На вас.
Мариана кивнула.
— На меня легко сердиться. Я ведь не представляю никакой опасности. Должно быть, гораздо труднее злиться на вашего «отца» за то, что он допустил гибель двух дочерей.
— О господи, он-то тут при чем? — не выдержала молчавшая до этого момента Лиллиан.
— А кто же тогда виноват в смерти Тары и Вероники?
— Они сами, — спокойно откликнулась Лиллиан.
Мариана опешила.
— Что? Как это?
— Они должны были проявить больше осмотрительности. Тара и Вероника — просто дуры. Обе.
— Точно, — подтвердила Дия.
Карла и Наташа согласно кивнули.
Мариана уставилась на них, лишившись дара речи.
Конечно, найти виноватого проще, чем осознать собственное горе и оплакать потерю. Но сейчас Мариана, всегда чутко улавливавшая чужие эмоции, вдруг поняла, что Девы вообще не чувствуют ни горечи, ни скорби, ни угрызений совести. Только презрение и пренебрежение. Похоже, единственным человеком в колледже, кто горевал по Веронике и Таре, была Зои.
Странно. Обычно при угрозе извне члены подобных коллективов сплачиваются, смыкают ряды. Мариане вспомнились ее сеансы психотерапии в Лондоне, с Генри и остальными. Между этими двумя группами было что-то общее… Присутствие Генри всегда разъединяло и ссорило пациентов, мешало нормальной работе в группе.
Может, и здесь происходит нечто подобное? В таком случае угроза для членов коллектива шла не извне, а изнутри…
В этот момент раздался стук. Дверь отворилась, и в комнату вошел профессор Фоска.
— Можно к вам присоединиться? — улыбнулся он.
14
— Простите, что опоздал, — добавил Фоска. — Дела задержали.
Мариана нахмурилась.
— Боюсь, мы уже начали.
— Но мне ведь все равно можно войти?
— Решать не мне, а всей группе. Кто за то, чтобы впустить профессора Фоску?
Не успела она договорить, как все девушки дружно вскинули руки.
— А вы за меня не проголосовали, Мариана, — с улыбкой заметил Фоска.
— Не проголосовала, — подтвердила она. — И оказалась в абсолютном меньшинстве.
С приходом Фоски атмосфера поменялась. Студентки явно напряглись. Перед тем, как занять один из свободных стульев, профессор коротко переглянулся с Карлой.
— Продолжайте, — усевшись, попросил он.
Немного поразмыслив, Мариана решила зайти с другой стороны.
— Профессор, вы преподаете девушкам древнегреческую трагедию? — невинно поинтересовалась она.
— Да.
— Вы уже проходили «Ифигению в Авлиде»? Историю Ифигении и Агамемнона?
Мариана пристально следила за реакцией Фоски. Упоминание трагедии никак на него не подействовало. Он невозмутимо кивнул.
— Конечно. Как вам уже известно, Еврипид — мой любимый автор.
— Да-да, вы говорили. Ифигения, на мой взгляд, весьма любопытный персонаж. Мне хотелось бы знать, что о ней думают ваши студентки.
— В каком смысле — любопытный персонаж?
— Ну… — Мариана помедлила, пытаясь подобрать нужные слова. — Наверное, меня удивляют ее безропотность и покорность.
— Покорность?
— Ифигения совсем не борется за жизнь. Ее не тащат на алтарь насильно, не принуждают туда идти. Она сама, добровольно, подчиняется решению отца.
— Интересная мысль! — Фоска обвел глазами студенток. — Кто-нибудь желает ответить Мариане?.. Карла?
Блондинка, явно польщенная тем, что профессор выбрал именно ее, снисходительно посмотрела на Мариану.
— В том, как Ифигения пошла на смерть, и есть весь смысл трагедии.
— Поясните?
— Ифигения заслуживает всеобщее уважение именно тем, что добровольно согласилась стать жертвой, — словно втолковывая ребенку, продолжила Карла и оглянулась на Фоску. Тот одобрительно улыбнулся.
Мариана покачала головой.
— Извините, не верю.
— Не верите? Почему? — Фоска явно был заинтригован.
Мариана оглядела сидящих перед ней Дев.
— По-моему, лучше спросить об этом саму Ифигению. Предлагаю пригласить ее на наш сеанс. Пусть займет один из свободных стульев. Согласны?
Девы обменялись презрительными взглядами.
— Какой бред, — выразила всеобщее мнение Наташа.
— Почему? Ей ведь было примерно столько же лет, сколько и вам. Может, чуть меньше. Шестнадцать? Семнадцать? Она была храбрым, самоотверженным человеком. Только подумайте, как бы сложилась ее жизнь, если б Ифигения воспротивилась воле отца, чего эта девушка достигла бы. Что бы мы ей посоветовали, если б она была сейчас здесь, среди нас?
— Ничего, — равнодушно отозвалась Дия. — А что тут можно посоветовать?
— И вы не предостерегли бы Ифигению насчет ее отца-психопата? Не попытались бы ее спасти?
— Спасти? — Дия презрительно поморщилась. — От чего? От судьбы? В трагедиях так не бывает.
— В любом случае Агамемнон тут ни при чем, — добавила Карла. — Не он хотел смерти Ифигении, а Артемида. То была воля богов.
