— Я позвоню из Лондона, — добавила Мариана.
Кларисса продолжала молчать, как будто вообще ее не услышала.
Мариана ощутила разочарование. Она надеялась, что Кларисса проявит силу, мужество и стойкость и на нее можно будет опереться, но для пожилой преподавательницы это явно оказалось непосильной задачей. Кларисса как будто постарела, сгорбилась и осунулась.
«Она ничем не поможет», — поняла Мариана. Ей с племянницей придется справляться без посторонней помощи, какие бы ужасы им ни грозили.
Мариана поцеловала на прощание Клариссу в щеку и вышла.
4
Шагая по двору к общежитию Зои, Мариана продумывала дальнейшие действия. Они быстро упакуют вещи и незаметно выскользнут из колледжа через запасной выход. Доберутся на такси до местного вокзала, а оттуда — на поезде до Кингс-Кросс. И вскоре будут в безопасности, в их маленьком желтом домике, целые и невредимые. При этой мысли в груди у нее потеплело.
Поднявшись по лестнице, Мариана зашла в Зоину комнату. Она была пуста. Видимо, племянница еще не вернулась из общественной душевой на первом этаже.
Неожиданно зазвонил мобильник. Высветилось имя Фреда. Поколебавшись, Мариана ответила.
— Алло?
— Мариана, это я, — взволнованно зачастил Фред. — Надо поговорить. Это важно.
— Не сейчас. К тому же вчера вечером мы уже все обсудили.
— Я не об этом! Слушай внимательно. Я не шучу. У меня дурное предчувствие. Тебе грозит беда!
— Фред, мне некогда…
— Знаю, ты мне не веришь, но это правда! Ты в серьезной опасности. Прямо сейчас, сию секунду, где бы ты ни была, — беги оттуда! Спасайся…
Рассердившись, Мариана раздраженно скинула звонок. Не хватает еще тратить время на всякую чепуху! Ей и без того забот достаточно!
Почему Зои до сих пор нет? Что ее задержало?
В ожидании племянницы Мариана расхаживала по комнате, рассеянно оглядывая разложенные повсюду вещицы: две фотографии Зои — в младенчестве, в более старшем возрасте, в роли подружки невесты на свадьбе Марианы, — разнообразные талисманы, камешки и привезенные из-за границы сувениры. Среди разнообразных пустячков, напоминавших Зои о детстве, была и старая потрепанная игрушечная зебра, которую так и звали — Зебра. Она неустойчиво сидела на подушке, грозя вот-вот скатиться на пол.
Мариана, умиленная коллекцией памятных безделушек, внезапно вспомнила, как маленькая Зои молилась по вечерам в постели. Стоя на коленях и сложив ладошки, она бормотала: «Господи, храни Мариану, Господи, храни Себастьяна, Господи, храни дедушку, Господи, храни Зебру…». Зои упоминала даже тех людей, кого не знала: грустную женщину с автобусной остановки или простуженного мужчину из книжной лавки.
Мариана с нежностью наблюдала за наивной детской молитвой, но не верила, что она хоть как-то помогает. Вряд ли суровый, беспощадный бог прислушается к словам ребенка и выполнит его просьбы. Но сейчас неожиданно ноги у Марианы подломились, словно какая-то невидимая сила толкнула ее сзади. Упав на колени, она сжала руки и опустила голову в молитве, обращаясь, однако, не к богу, не к Иисусу Христу и даже не к Себастьяну, а к грязным, полуразрушенным колоннам на фоне яркого пустынного неба.
Мариана молилась Персефоне.
— Прости, — шептала она. — В чем бы я ни провинилась, чем бы ни прогневала тебя — прости. Ты отняла у меня Себастьяна. Хватит. Заклинаю, не забирай Зои. Пожалуйста! Я тебе не позволю… я…
Смутившись и осознав, что творит, Мариана резко замолчала. Ведет себя как слабоумный ребенок, пытающийся торговаться со Вселенной…
И все же в глубине души она чувствовала, что наконец-то настал тот момент, к которому так долго все шло. Пробил час. Теперь ей предстояло вступить в неизбежное, открытое противостояние с Девой.
Мариана медленно поднялась на ноги.
В ту же секунду Зебра свалилась с кровати и упала на пол. Мариана подняла ее, собираясь посадить обратно, и вдруг заметила, что шов на животе игрушки слегка разошелся и изнутри что-то торчит.
Поколебавшись, сама толком не понимая, что делает, Мариана осторожно вытащила этот предмет и обнаружила, что держит сложенные в несколько раз бумажные листы. Внутри Зебры был тайник.
Мариана уставилась на неожиданную находку. Что это? Может, она поступает вероломно по отношению к племяннице, но в сложившейся ситуации необходимо все выяснить…
Она осторожно развернула листы — похоже, письмо, — уселась на кровать и стала читать.
5
А потом мама ушла. Я не помню ни как именно это случилось, ни нашего последнего прощания, ни где в это время был отец. Вероятно, работал в поле.
Мама так меня и не забрала. С тех пор я ее не видел.
Вечером после ее побега я поднялся к себе в комнату и, сев за стол, несколько часов строчил в дневнике. После этого, не перечитывая, спрятал его в коробку с другими вещами, о которых желал бы забыть, и никогда больше в нем не писал.
Сегодня я впервые достал его и прочел всё до последней страницы.
Точнее, почти всё.
Дело в том, что когда-то я вырвал из него два листа и уничтожил их.
Почему?
Потому что они раскрывали жуткую правду.
Впрочем, любую историю можно слегка подправить.
Жаль, невозможно поправить те несколько лет, которые я провел на ферме вдвоем с отцом. Или хотя бы стереть из памяти ту боль, тот страх, то унижение… Каждый день я все больше набирался решимости уйти и не возвращаться.
Когда дела были совсем плохи, я твердил по ночам: «Однажды я сбегу и буду спасен. Буду свободен. Счастлив. Любим». Своеобразная мантра. Мечта.
Она привела меня к тебе.
Я не подозревал, что способен любить, — ведь всю жизнь я испытывал лишь ненависть.
Очень боюсь, что когда-нибудь возненавижу и тебя. Но я скорее приставлю нож к собственной груди и вонжу его себе в сердце, чем решусь тебя обидеть.
Я люблю тебя, Зои.
Поэтому и пишу все это.
Хочу, чтобы ты узнала меня таким, какой я есть. Ты ведь простишь меня, да? И поцелуешь все мои раны, чтобы унять боль… Ты — моя судьба. Может, ты в это пока и не веришь, а я с самого начала не сомневался. У меня было стойкое предчувствие, возникшее в тот самый миг, как только я тебя увидел.
Ты была такой застенчивой, такой недоверчивой… Мне приходилось медленно, постепенно добиваться твоей любви. Однако терпения мне не занимать.
Обещаю: когда-нибудь мы обязательно будем вместе. Надо только осуществить мой план. Воплотить прекрасную, гениальную идею.
Но предупреждаю: она потребует жертв. И крови.
Я все объясню, когда мы останемся одни. А пока — доверься мне.
