Ей хотелось ответить: " Да, Тирон. Понимаю. Но хочу, чтоб и ты понял — никому ты не будешь ТАК нужен, как НАМ. Мне, ЕЙ, той, которая вот — вот родится и Дому. ТВОЕМУ Дому. Нашему. Пока еще хрупкому, восковому, с треснутыми от ветров, времени и обид стеклами окон, но… Уже родному! Уже! Так что пожалуйса… Помни об этом."
Плавные, синхронные движения разгоряченных, плавящихся тел успокаивали, возбуждали, жгли, будили и усыпляли одновременно! Таяли маслом в горячей воде, рассыпаясь блестками и сливаясь разогретой ртутью в плотные, сверкающие комочки.
Свет мой… Белый мой свет!
Имело ли сейчас значение то, от чего отказывались они ради того, чтоб остаться вместе навсегда? Имело… Но не сейчас!
И не здесь.
И поэтому… Стоило ли об этом думать? Был ли смысл укладывать в постель чужие распри, чужие амбиции и чужую войну?
Никакого смысла! Никакого смысла, твою мать, никогда не было и не будет!
Теперь был только один смысл — угадав близкие конвульсии предоргазменного жара, развернуться друг к другу только для того, чтобы соединиться вновь!
Губами. Руками. Телами и жизнями.
Чтобы взорваться потом, истечь горячими, тугими струями и не вздохнуть…
Не мочь ничего выдохнуть, кроме:
— Люблю тебя.
Одновременно, вместе с последним вздохом ушедшего лета и новым выдохом начавшегося дождя.
И испугаться:
— Неужели правда?
— Да, моя девочка. С самой первой минуты. Я тебя тогда почти ненавидел, Лайса. Если б не сдержался, задушил бы нахрен. Хотел шею свернуть, пока спишь.
Сэйта Дэннис чуть повернув голову, вздохнула, сжав пальцы мужа, еще мокрые и горячие от пламени их соития.
— Я просто хотела когда — нибудь от тебя сбежать… Обчистить тебя до трусов и смотаться из Элиона. Может, в Анрир. Может, и куда подальше! Нее, сначала я хотела честно отработать долг и свалить. Но потом ты начал качать права, как придурок. И я подумала о том, чтоб свалить по — тихому. Ну… без резни, конечно! За кой хер мне проблемы с вашей системой, ты же неприкосновенный! А так, почистить карманы было можно… Да вот только башкой понимала хорошо, что найдешь. Из — под земли достанешь. И душу вытрясешь. И потом… Были причины, в общем.
Дэннис расхохотался. Минут десять он ржал так, что казалось — окна вылетят вон.
— Ладно, — выдохнул, наконец успокоившись и смяв хохот — Подьем, Канц. Надо пожрать чего — нибудь.
…Позже, сидя внизу на кухне, пили свежий, горьковатый кофе и глядели в дождь.
— Нам больше ничего не угрожает, — вдруг сказала Лайса, зачем — то положив ладонь на живот и сведя пальцы. Кожа натянулась на суставах и даже слегка побелела — Правда. Я знаю. Никто за нами больше не Наблюдает, Тирон. Они ушли. Их ВООБЩЕ НЕТ ЗДЕСЬ.
Развернувшись от окна, сэттар качнулся на неудобном пластиковом стуле. Поставив кружку на стол, внимательно посмотрел в расширившиеся глаза жены, ставшие вдруг яркими и невероятно синими.
— У них только Женщина решает. — продолжала Лайса монотонно, медленно поглаживая живот — Только Самка. Сосуд главенствует. Ставит точку. Уйти или остаться. Женщина подводит итог, Мужчина его принимает. Так что… Мы в безопасности. Пока.
— Всегда. — коротко ответил.
Вряд — ли Белые вернутся… Да даже если и вернутся, он встретит их сам.
И если их помощнички, оставшиеся в Артрагоне, как сэттар подозревал, начнут очередную стрельбу по "пустым" мишеням, как сделали это прежде, если опять погибнет пара — тройка человек, держащих информацию, которая не должна выплыть…
Он будет здесь. И Зверь тоже. ВСЕ ЗВЕРИ…
Лайса прикрыла глаза и замолчала.
Сэттар же даже и вопросов не стал задавать. Он все понял.
Абсолютно. Все.
Что — то вроде эпилога…
Когда зима только ступила в Элион, садовые дорожки Дома Дэннис в Цитадели присыпало жестокой, колючей белой крупой.
Слабый мороз протанцевал по каменным плитам ночью, легко касаясь короткими балетными шажками их обшарпанных стыков и короткой зажелтелой травы, выбивающейся между ними. Вытанцевав, остановился, чтоб отдохнуть и снова пошел, выделывая странные па стройными, ледяными ногами. Попрыгав по лужайкам и стриженным кустам вкруг дома, замер…
…и ушел дальше — в лесополосу, в Сектора, в горы и мелкие реки. Навеселившись там, на воле, набравшись сил, он после вернется в город, где теперь еще слишком тепло для него и слишком душно…
Вернется позже — упрямый и властный, сжимая в руках заледеневшие стрелы дождя и обломки льда, подует резким ветром, заморозит Элион, а потом и весь Мир.
…Лайса проснулась на рассвете оттого, что замерзли ноги, не покрытые коротким, сбившимся пледом.
Охая, девушка поднялась с постели и села, разведя колени, матерясь и потирая вдруг сильно занывшую поясницу. Погладив ладонью круглый живот, попыталась встать. Охнула вновь — на этот раз от точечной, мелкой боли где — то внутри.
— Ты чего? — сэттар приподнял голову от подушки — Лайса… Что такое?
— Спина болит, — ответила почему — то шепотом — В животе колет, будто иголку сожрала. Сейчас… ОООХ!
Отбросив плед, Ликвидатор сорвался с постели. Схватив рацию, щелкнул кнопкой и заорал в микрофон отборным матом, мешая его с армейским лексиконом.
Потом, отбросив прибор прочь, поднял на руки закусившую губы жену.
— Ты хоть оденься, Тирон! — Лайса обняла его за шею — Пусти меня и оденься. Не меняйся в лице, ничего страшного не происходит…
— Ты рожаешь, Лайса! Я Грену оторву башку, если…
— Если… Заткнись. Грен здесь не при чем, это ты дел наделал! ОООХ!
…И, через время, на блистающем белизной трефа и новизны столе, в блистающем чистотой частном кабинете доктора Грена, в сопровождении команд девушки — медэскорта и мягких рекомендаций врача, на свет появилась дочь Лайсы Канц и Тирона Дэнниса.
Крохотное, красное, сморщенное, требовательно орущее существо с громадными голубыми глазами и длинными волосами цвета серебра или никелированного железа.
Пришлая, новая, но уже родная… Навеки и навсегда родная!
Белый Наблюдатель…
Да нет… Просто ИХ дочь. ИХ девочка. Которая, подрастая, многое изменит. И в Мире. И в Доме. И в них самих.
— Как она тебе? — опираясь на круглую подушку и подтянувшись на локтях, поудобнее устраиваясь в постели, нерешительно глядя снизу вверх на мужа, спросила Лайса — Красивая, правда? Только цвет волос…
Сэттар вглядывался в сморщенное личико ребенка осторожно, будто боясь задеть даже взглядом, неумело изогнув локоть, терпеливо принимал поучения стоящей рядом девочки — медэскорта.
