Какая же вкусная. Ни на что не похожая. Ничего лучше не пробовал. Жрать и жрать. Не отлипнуть, не оторваться.
А кровь дает остроту.
Одержимо рану зализываю. Засасываю. По ходу прямо на губах синяки и оставлю. Клеймо отпечатаю. Вырежу. Выгрызу. Все остальные следы навсегда сотру.
За горло ее беру. Сдавливаю. Рычу. Задушить бы тварь. Но слишком сильно это тело хочу. Даже не верю, что так долго ждал. Терпел. Загонял всех своих зверей в клетку.
Ничего. Это стоило того. Всего стоило. Настал черед пировать. Теперь она моя. Вся моя. По доброй воле. По согласию. И даже если пожалеет, поздно будет. Я уже не уйду. Не прервусь. Не прекращу.
Нетронутая. Неиспорченная. Никем. Кроме меня. Удивительно, что здесь такое сокровище нашлось. От осознания ее невинности и неискушенности срывает башню. Раньше целок не брал. Не привлекали. Да и возни много. Предпочитал понятливых, бывалых, опытных. Но тут…
Вся жизнь под откос. И в пропасть. Она мой вызов. Приговор. Маленькая и узкая, до одури тугая, истекает влагой и жаждет мой агрегат по самые яйца принять.
Как представлю, что буду ее обучать бесконечно долгими ночами. Дрессировать. Растлевать. Портить. Натаскивать. Избавлять от невинности. Выколачивать всю эту непорочность мощными толчками. Так член и каменеет. В момент. Затекает. Наливается похотью.
Раздираю пижаму. Рву ткань на куски. Отбрасываю лоскуты прочь. Верх срываю, потом за низ принимаюсь. Бюстгальтера на девчонке нет. Только трусы. Разрываю последний предмет одежды, сдираю с бедер, сминаю насквозь промокшую ткань в ладони.
— Тебя и готовить не надо, — ухмыляюсь, отрываясь от ее губ. — Уже течешь для моего члена. Трусы липкие. Тело траха требует.
Она судорожно дышит. Тяжело. Шумно. От этого грудь подпрыгивает. Грудка. Мелкая такая. Аккуратная. А соски крупные. Бархатистые по виду. По цвету персиковые.
Отшвыриваю клочки, оставшиеся от ее трусов.
— А-а-амир, — кайфово имя мое растягивает. — А…
Провожу большими пальцами по груди девчонки. Вижу и чувствую, как соски напрягаются. Раз — и в пики превращаются.
Картина охренительная. Одурительная.
Деваха дергается, отползает назад и понимает, что оставляет за собой четкий влажный сверкающий след, даже на моих черных простынях видно. Губы поджимает. Стыдливо вскрикивает. Ноги сдвигает, будто влагу внутри удержать пытается. Но все равно же по постели елозит. Забавная такая. Потешная. Пугливая.
Не помню, чтобы так сильно бабу хотел. Да просто никогда столько не ждал. Не терпел, не закалял себя воздержанием. Выбирал и брал. Без проблем.
А тут — ну просто сбой системы.
Надо гондон найти. Резина нужна. Срочно. Когда внутрь войду, точно терпеть не буду. Сразу кончу. Потом еще и еще. Выдернуть не успею. Не сумею. Да и отлипать от нее не захочется.
Подхожу к тумбе. Двигаю ящик. Хватаю блестящую упаковку. Раздираю фольгу. Тут же стягиваю штаны. Раскатываю защиту по стволу. Чувствую на себе затравленный взгляд. Оборачиваюсь — угадал. Зайка трясется. Жмется, уползая в самое изголовье кровати. Шикарная попа трется о мою подушку. Коленки подрагивают.
Зверек. Маленький. Нежный.
Как же ей страшно. Боязно. А любопытно. Дрожь колотит, но любопытство сильнее. Никак глаз от моего болта оторвать не может. Распухшие губы облизывает. Явно на вкус попробовать хочет.
Ничего. Все еще будет. Позже.
Сперва пройдемся по классике.
Матрас пружинит под моей тяжестью. Девчонка вжимается в спинку кровати. Озирается, понимая, что уползать больше некуда.
Хватаю ее за лодыжки. Подтягиваю ближе. Вплотную. Ноги раздвигаю, развожу в разные стороны и к себе на бедра забрасываю. Провожу пальцами по влажным складкам.
Гладкая. Прямо шелковая. Раскаленная.
— Для кого выбривалась? — спрашиваю.
— Я не… — мнется. — Это же лазерная эпиляция.
— Похрен, — зубы скрежещут. — Для кого?
— П-просто, — заикается. — Для себя.
Одуреть. Ну и зайка.
— Тебе не нравится? — опять дебильный вопрос.
Ей молчать идет. И стонать. И всхлипывать. Вскрикивать. Стонать. Уверен, я много звуков из нее сегодня выбью. Вырву своим раздутым от похоти членом.
— Хватит прелюдий, — подаюсь вперед, вжимаю кулаки в постель по обе стороны от ее головы, нависаю над распростертым телом. — Давно пора Новый год отгулять.
Глава 37
Как Новый год встретишь, так его и проведешь. Заурядная фраза, до жути банальная, но когда она всплывает в памяти, тело будто пронзает разряд электрического тока. Загадала желание. На свое горе, на свою беду. Вот и получай, что просила.
Хотела любви. Хотела Амира. На злополучной бумажке его имя выводила, сжигала послание для судьбы, поглощала пепел вместе с отравленным шампанским. Видно, фальшивая похоть мой разум и поработила, подмяла под себя, пропитала и пронизала. Медленно, однако верно. Дожала. Довела до греха, до того, что я по своей доброй воле встала на колени перед этим страшным и жестоким мужчиной, перед палачом, для которого жизнь человека не имеет никакой цены. Что комара прихлопнуть, что живого человека порешить. Одинаково.
Но меня тянет к нему. Проклятым магнитом. Влечет с неудержимой силой. Разум ловко находит красивые оправдания для моего преступного падения, для столь ужасающего поступка. Мол, лучше самой прийти, чем ждать его срыва. Зверюга дорвется до желаемого в любом случае, поэтому проще и логичнее сдаться на собственных условиях, а не мечтать о его милости. Обрести рычаг контроля.
Черт. Как будто я могу ему хоть какие-то условия выдвинуть. Диктовать правила, права качать. Бредово. Безумно.
Этот мужчина сделает со мной все, что пожелает. Не остановится, не отступит, не прекратит. Никогда.
А я просто дура. Чокнутая идиотка. Сама ему все позволила. Сама это все вымолила. Сама себя предала.
Распята на черных простынях. Распластана под грудой железных мышц, под скалой, свитой из напряженных мускулов. Раздразнена его терпким ароматом. Истинно мужским запахом. Колюще-режущим, как смертельно опасное ранение.
И все почему? Потому что не хотела встречать праздник одна?
Отказываться поздно. Вариант в духе «прости, передумала» вряд ли пройдет. Ох, проклятье. Вряд ли громила вообще меня сейчас услышит. Вряд ли поймет.
Нависает надо мной ястребом. Скалится точно голодный волк. Дышит тяжело и прерывисто, даже после того, как лыжника отдубасил выглядел спокойнее и миролюбивее. Рычит. Из горящих глаз искры летят.
— Расслабься, — рявкает, чуть толкается вперед, будто примеряется своим огромным органом к моему лону, властно скользит раскаленной плотью по вмиг увлажнившимся складкам. — Не зажимай пиз…
