Возможно, у этих разногласий был миметический оттенок: Апостолид тоже интересовался антропологией, в особенности же взаимоотношениями между словами и кровопролитием, и уверял, что слова становятся «реальными», только когда ради них проливают кровь; когда я встречалась с Апостолидом, он работал над философско-психологическим исследованием «О чернилах и крови: что написал Теодор Качинский»; его перу также принадлежит работа «Дело Унабомбера» (1999).
Он сказал, что Жирар – «последний представитель французской социологической школы», влиятельной и исключительно яркой группы ученых, сложившейся на рубеже XIX–XX веков вокруг Дюркгейма и Мосса. Ее приверженцы прилагали методы этнографического описания к современным им социальным явлениям и занимались такими темами, как священное, жертвоприношение, ритуал, социальная сплоченность и коллективные движения. «Я назвал бы его последним представителем этой сферы на пограничье между социологией и психологией, – сказал мне Апостолид. – В остальном он созвучен Жоржу Батаю».
В середине 1990-х Апостолид ушел с должности заведующего, не сумев установить мир на непростой кафедре. Он продолжает преподавать в Стэнфорде и говорит, что после отставки ему прекрасно живется и плодотворно работается. Счастлив ли он? Конечно. Чего еще ему остается хотеть? – вопрошает он сам.
* * *
Марси Шор – она преподает в Йеле культурную и интеллектуальную историю Европы – проливает свет на темные закутки истории, философии и идеологии в таких книгах, как горькая и провокативная «Привкус пепла: загробная жизнь тоталитаризма в Восточной Европе» (Crown, 2013) и готовящаяся к печати «Феноменологические встречи: сцены из жизни Центральной Европы». В своих курсах в Йеле она излагает жираровские теории, уделяя особое внимание «Насилию и священному».
Отрадно видеть, что столь признанный ученый знакомит студентов с трудами Жирара в аудитории университета, входящего в «Лигу плюща»; впрочем, нельзя забывать, что Шор занимает должность профессора с бессрочным контрактом. Если вы рядовой студент или начинающий преподаватель, включать труды Жирара в свой учебный курс или писать о них дипломную работу, диссертацию или книгу – затея порой рискованная. В академических кругах тезисы Жирара приветствуются не всегда, и его сторонники пробуют распространять его идеи иными способами.
Марк Анспах рано, еще студентом Гарварда (он окончил университет в 1981 году), вступил в борьбу с кое-какими предубеждениями. Он прочел «Вещи, сокрытые от создания мира» и решил посвятить свою дипломную работу некоторым аспектам основных трудов Жирара. Спустя несколько лет, при знакомстве, Жирар сказал Анспаху, что тот – первый, кто, не будучи его студентом, взялся писать диплом о его исследованиях. В Гарварде тему утвердили, и Анспах трудился день и ночь – не только по обязанности, но и со страстью.
Готовую дипломную работу «зарубил» один из оппонентов, местный профессор, предъявив претензии не к подходу Анспаха, не к его методу, а к тому, что темой стал Жирар. «Он сказал, что „у этого господина бредовые идеи“. Это слово врезалось мне в память – „бредовые“, понимаете? Ну и бред», – вспоминал Анспах. Его возражения, что тема диплома уже утверждена и придираться к ней задним числом несправедливо, не приняли во внимание.
Те, кто хотел бы развивать подход, впервые предложенный Жираром в его книгах, статьях и лекциях, натыкаются на очевидную проблему: чтобы донести свои мысли до широкой аудитории, им приходится в каждом докладе воссоздавать систему мысли Жирара с нуля. Как двинуться дальше и усовершенствовать систему идей, если вы вынуждены каждый раз объяснять, доносить и разжевывать все с азов? Встречи, публикации и сайты «жирардианцев» помогали настроенным решительно обрести первую аудиторию их работ, причем такую, которая не сочла бы их идеи априори «бредовыми». Как иначе они могли бы общаться между собой? Каким способом удалось бы создать – употребим еще один избитый термин – синергию?
В 1981 году в Амстердаме зародилось Голландское жираровское общество (Dutch Girard Society). В 1990 году в Стэнфорде основали Коллоквиум по насилию и религии (The Colloquium on Violence and Religion, также COV&R). В 2005 году в Париже начала работу Ассоциация миметических исследований (Association Recherches Mimétiques). В 2007-м возникли три организации – «Теология и мир» (Theology and Peace), Фонд «Ворон» (The Raven Foundation), а также созданная Питером Тилем «Imitatio» («Подражание» по-латыни). Еще несколько организаций было основано в Австралии и Южной Америке.
Миллиардер Питер Тиль, один из основателей платежной системы PayPal, автор бестселлера «От нуля к единице», – пожалуй, самый неожиданный приверженец, появившийся у Жирара в стэнфордский период. В конце 1980-х, в бытность студентом-философом, Тиль учился у Жирара в Стэнфорде. «Среди идей, начинавших распространяться на заднем плане, была и такая: один очень интересный профессор объяснял мир не так, как другие; его объяснение не шло в ногу со временем и этим, естественно, манило мятежного студента, – сообщает Тиль в видеоролике, сделанном в 2009 году для организации «Imitatio»
325. – Подозреваю: когда примерно в 2100-м напишут историю XXI века, на Жирара будут смотреть как на одного из неподдельно великих интеллектуалов».
Называющий себя геем и либертарианцем Тиль – лицо нового, молодого поколения состоятельных людей. Он также финансирует исследования, цель которых – победить смерть и «перенастроить» тело человека на вечную жизнь. «Imitatio», один из проектов его Фонда, финансирует изучение теорий Жирара и вдыхает свежую энергию в плоды его умственного труда в гуманитарных и социальных науках. В академических кругах на этот проект поглядывают с оторопью, что совершенно неизбежно. В академическом секторе капиталы и деятельность предпринимателей из сферы высоких технологий обычно размежевываются с занятиями ученых, за исключением таких сфер, как точные науки, инженерное дело и информатика. Таких предпринимателей обычно считают грубыми торгашами; впрочем, торгашество – это вполне в духе капиталистического предпринимательства, которое движет Кремниевой долиной и финансово обеспечивает такие учреждения, как Стэнфордский университет. Может показаться, что для Жирара эти партнерства с хайтеком – странный союз, но он тоже долгое время не чуждался риска. Фреччеро однажды сказал о нем: «Он всегда вращался среди тех, кто охотно подался бы в предприниматели. Он интеллектуал-одиночка – Иеремия или Иоанн Креститель».
Писатель и журналист Джозеф Боттум беспристрастно оценил плюсы и минусы такого партнерства, отметив, что в США вокруг Жирара (как и вокруг Лео Штрауса, Эрнеста Беккера или Эрика Фёгелина) создали «культ», приверженцы которого – его ученики, переводчики и миссионеры. «Возможно, в чем-то у этой метаморфозы был позитивный эффект – она вырвала Жирара из гетто литературной критики и указала ему направление движения, – написал Боттум. – Но, возможно, был и эффект, о котором остается только сожалеть: его идеи стали применяться чересчур широко, но одновременно сузились до некой „жирардианской системы“»
326. Может быть, на деле эти организации превращали что-то, что должно оставаться изменчивым и открытым миру, в своего рода застывший институт, во что-то конкретизированное? Да, порой казалось и так.
